— Подлец! — и затем гордо вышла из комнаты.
Первую минуту, оставшись вдвоем, Лопатов и Таля молчали.
Наконец Лопатов, пересилив себя, вежливо обратился к Тале:
— Вы сказали мне вчера по телефону, что принесете мне ответ Екатерины Антоновны. Давайте письмо.
— Екатерина Антоновна нашла, что лучше если не будет никаких писем.
Лопатов вздрогнул и провел рукою по лбу.
— Екатерина Антоновна очень, очень сочувствует, что ваши дела так плохи и предлагает заплатить ваши долги. Вы мне напишите на бумажке, где это…
— Да вы с ума сошли что ли? Вы и ваша Екатерина Антоновна! — закричал Лопатов, топнув ногой.
— Но, — хотела заикнуться Таля.
— Как она смеет меня оскорблять? Что, я нищий что ли или Альфонс?
— Вы можете взять эти деньги в долг.
— Глупая вы девчонка, вы не понимаете, что честь не позволяет брать в долг у женщины, если она не родственница и не ростовщица… Впрочем, что вам объяснять, что вы понимаете! Теперь для меня все кончено — оставить службу, оставить общество!..
Он сел к столу и закрыл голову руками. Таля стояла тихо, машинально вертя в руках свой платок.
Откуда-то издали доносился мерный стук маршировки солдат и невнятные оклики командующего.
— А вы никак, никак не можете найти другую службу? — робко спросила Таля.
Лопатов поднял голову и с удивлением посмотрел на нее.
— Что вы говорите? — спросил он.
— Служить и в другом месте…
— Что вы за ерунду говорите? — нахмурился он.
— Может, и ерунду, но вы такой молодой, здоровый… я думала…
— Что, я рабочий что ли? Кули мне таскать прикажете? — нетерпеливо крикнул он.
— Я… не знаю. Но зачем же кули… можно найти место, служить.
— Чиновником или конторщиком? Да поймите вы, что для Николая Лопатова это невозможно! Я не могу унизить мой род: первый Лопатов, Андрон Лопата, — воевода… Впрочем, что вам, мещанке, говорить о традициях, о чести рода, что вы можете в этом понять! Идите вон, глупая девчонка.
Он опять опустил голову на руки, а Таля, постояв с минуту, вышла из комнаты, в ее светлых глазах было печальное выражение.
Таля вернулась к Накатовой очень смущенная и сообщила ей о результате своего визита.
Накатова пожала плечами и больше не упоминала об этом.
Она хотела казаться спокойной, но это плохо ей удавалось.
Прежнее тупое отчаяние прошло и заменилось другой мукой.
Она мучилась тем, что не может отделаться от безумного желания видеть Лопатова, опять испытать его поцелуи. Она чувствовала, что вся она еще в его власти, что только страшным усилием воли она отгоняет от себя его образ.
Ведь ей стоит только позвать его, и он будет здесь, с ней, опять ласкать ее и целовать.