Сразу рванули рысью, лишь изредка переходя на шаг, чтобы дать отдых коням. Мимо мелькали версты и небольшие, дворов пять-шесть, деревеньки. Новокамышенка, Антипино, Колонково, Бураново. Через Чумыш переправились возле Очаковки уже после обеда. Маленький плот не смог вместить всех, и я изнывал от нетерпения на берегу, пока судно вернулось.
Читать не мог. Даже когда шли шагом, буквы двоились и расплывались в глазах. Я злился, утирал серым от пыли платком вяло текущие из носа сопли, стискивал зубы и продолжал трястись во вдруг ставшем неудобным седле. Мир вокруг сжался до пепельной полосы дороги между ушами Принцессы.
– Мнится мне, ваше превосходительство, лихоманка вас одолела, – крякнул Степаныч, когда я с трудом смог запихать непослушное, ослабевшее тело на спину лошади после переправы. – Дозвольте, Герман Густавович, чело ваше испробую…
– Пустое, сотник, – едва найдя достаточно влаги на сухом языке, чтобы облизнуть губы, прохрипел я. – Сколько до Тогульского маяка? Верст двадцать?
– Истинно так, ваше превосходительство. Двадцать и есть. Скоро прибудем. Только сдюжите ли?
– Надо! Значит, сдюжу. Вперед!
Поставил себе цель – село Тогульское. Нужно было только продержаться. Как-то суметь не свалиться из седла, пока не увижу церковь Михаила Архангела. Я так еще утром решил и сразу перестал нервничать и рычать на бестолково суетящихся казаков. Что-то ждало меня именно там.
Елки остались на другой стороне реки. Дальше дорога шла через поля с колосящейся пшеницей, через выкошенные луга, мимо березовых колков, с холма на холм, пока не влилась в широкий и хорошо наезженный Кузнецкий тракт. И наконец там, где речка Уксунай вплотную подходит к местному шоссе, на бугре блеснули золоченые маковки тогульского храма.
– Ну вот и хорошо, – выдохнул я и провалился в черный, без сновидений, сон.
Болел долго и трудно. Слишком долго и чрезвычайно трудно. Особенно для меня, недавнего жителя двадцать первого века, когда если простуду лечить – выздоровеешь через семь дней, а если нет – через неделю. Однако Герочка до двадцати восьми лет как-то сумел дожить, не обзаведясь иммунитетом. Потому болезнь, в мое время не вызывающая никаких опасений, едва не отправила обе наши души на суд Всевышнего.
Нам несказанно повезло, что ни в селе, ни на маяке – бывшей сигнальной заставе Алтайского оборонительного рубежа не было врача. А то знаю я их изуверские методы: чуть что – кровь пускать. Благо обошлись туземными бабульками-травницами и самодельной настоечкой золотого корня.
Ну и прямо-таки отеческой заботой моего Апанаса. Вот уж кто действительно сумел удивить. Так-то, умом, понимаю, что нет у этого человека, кроме меня, никого. Ни ребенка, ни зверенка, и пойти ему некуда. Оттого, быть может, и возился со мной, выхаживал. Водкой грудь обтирал, чтобы жар сбить, с ложечки кормил, снадобья заваривал и настои процеживал. Но чтобы ночи не спать, при каждом моем стоне или писке подскакивая, – это вот как назвать?