— Н-у, ладно, к слову пришлось, чего ж теперь… — миролюбиво сказал он и, вздохнув, продолжал: — Нет, ты скажи: до каких выдумок дошел человек! Машина-косарь, а? Да-а. Загорулька теперь нос задерет повыше вон тех тополей панских. Первый хозяин на станице. Спасибо, если здороваться не перестанет.
Помолчав немного, он простодушно спросил:
— Слышь, мать? Я говорю: а не выписать ли нам себе такую красавицу, а?
— Иди лучше хлеба нарежь на обед, красавец голоштанный, — отозвалась Марья из чулана.
Настроение у Игната Сысоича сразу испортилось. Как так — не надеяться разбогатеть? Разве Нефед Загорулькин всегда богатым был? Полтораста голов скота, косяк лошадей, более ста десятин земли — ведь все это нажито? «Ну, этот казак — ладно. А дружок Фома? Мужик же, а вот догребся-таки до берега, вылез, бог дал, из нужды», — подумал Игнат Сысоич о своем богатеющем друге Фоме Максимове.
Так — без земли, без тягла, без денег — думал Игнат Сысоич богатеть, и ему обидно было, что жена смеется над ним.
— Сказано: бабы — бабы вы и есть! «Го-лошта-а-анный», — сердито повторил он обидное слово жены и, всей коренастой, сутулой фигурой слегка повернувшись к открытой двери, назидательно заговорил: — Ты думаешь, как богатства наживают? Нефадей смальства богач был, по-твоему? С парой бычат да с кобыленкой паршивой начал. Да хоть бы и Фома! Мужик, как и мы, грешные, а выбрался-таки в люди: землицу добрей арендовать стал, худобу развел. Значит, трудами своими до богатства люди дошли.
— И хитростью, — вставила Марья.
— Хоть бы и хитростью. Что ж тут такого? А нам кто мешает хитрить? Главное, на работу налегай больше да расходу непутевого поменьше делай — вот оно, хозяйство, и пойдет в гору. Оно, как бы клад дался, легче было б, да только кладом и дурак разбогатеть сумеет. А ты трудами своими, хребтом своим попробуй в люди выбиться! Я так думаю. Слышь?
— Слышу.
— Вот уродит, бог даст, — добрее хлебушек продадим. Птицы там, небось, на десятку наберется какую, да и свинью можно, как опоросится, а поросеночка оставим. Ну, я думаю, и корову можно на такое дело, — телочку себе оставим, как бог даст, приведет. Да Илюша, зять, полсотней какой поможет, или еще как. Вот и машина! А? — радостно воскликнул Игнат Сысоич, хлопнув ладонью по колену, и встал.
Потопав ногами, он сбил пыль с тяжелых морщинистых сапог, вошел в хату и торжествующе переспросил, снимая картуз:
— Так я говорю ай нет, по-твоему?
Марья, зажмурившись, раздувала в печке кизяки, рукою отмахиваясь от едкого дыма. Она, так же как и Игнат Сысоич, не раз думала о том счастливом времени, когда можно будет зажить привольной жизнью, с достатком во всем. Но практический ум подсказывал ей: выбиться из нужды трудно, и она мало верила в то, что это время когда-нибудь наступит.