— Эй, вставай немедленно! Тот тип из шестой реанимационной пришел в себя и требует, чтоб к нему пришла Мария-Елена. Он так называет мою маму. Он говорит, будто они договорились убежать на край света и даже дальше.
— Развяжи узлы! Конец где-то под кроватью. Скорей же! — Алеша до крови закусил губу, делая бесплодные попытки разорвать веревку, которой его привязали к кровати.
— Я сбегаю за перочинным ножом. Он остался в кармане моей шубы.
— Постой! — Ваня послушно остановился возле двери. — Разбей стакан и перережь веревку осколком. Да поживей поворачивайся!
Когда Алеша наконец освободился от пут, на пороге палаты возникла медсестра.
— Больной Завьялов, немедленно ложитесь! Иначе я вызову санитаров.
— Только попробуй! Я убью тебя насмерть санками. Я знаю, каким переулком ты возвращаешься с работы.
Медсестра изумленно уставилась на мальчика.
— Отпетый хулиган, — прошипела она. — Не зря говорят, что твоя мать шлюха панельная.
Ваня размахнулся левой ногой и ударил медсестру коленкой в живот.
— Бежим! — Он схватил Алешу за руку. — Эта ведьма теперь не скоро очухается.
— Что тут происходит? Куда это вы собрались? Эмилия Григорьевна, что с вами?
Это был главврач. Пока он помогал медсестре прийти в чувство, Алеша с Ваней оказались в больничном коридоре.
— Сюда! — Ваня толкнул дверь. — Вот этот тип! — Он тащил Алешу к высокой койке посередине реанимационной палаты. — Ой, он снова без памяти. А ведь пять минут назад вопил как резаный. Что с тобой? Тебе плохо?
Алеша сел на пол, закрыл лицо обеими руками. Ему показалось, будто его выбросили в неземное пространство, где он находился в состоянии полной невесомости. И не было вокруг ни одного знакомого предмета, понятия, лица. Это было еще хуже, чем если бы вокруг него была пустота.
— Доктор! — позвал Ваня. — Моему другу плохо. Пожалуйста, идите сюда! Спасите его! Я не хочу, чтобы он умер.
«Я даже не могу ненавидеть его, — работало помимо разума Алешино подсознание. — Ну и что из того, что Марыняша когда-то его любила? Зато сейчас она любит меня. Отец… Когда-то ты перебежал мне дорогу, но теперь это сделаю я, понял? Отец, ты меня слышишь?..»
Угольцев вышел из такси и, бросив на сиденье пятьдесят тысяч, заспешил к подъезду, в который только что вошли Муся и тот мужчина, который встретил ее на вокзале. Угольцев был пьян, но последнее время это состояние стало для него привычным. Алкоголь лишь слегка смягчал острые углы, на которые последнее время он натыкался на каждом шагу. Совсем недавно Угольцев понял, что угол «Муся» был гораздо острее и ранил куда больнее, чем тот, который он называл мысленно «несбывшиеся творческие надежды».