— Ну и что? Но если ты хочешь, мы поедем туда.
Она взяла его руку и прижала к своей пылающей щеке.
— Я там уже был. И даже не один раз. Я хотел показать это озеро тебе.
Она сглотнула непрошеные слезы и отвернулась к окну, за которым простиралась бесконечная гладь морского аквамарина.
— Что с тобой, Мария-Елена? Скажи мне.
— Ничего. Но осталось совсем мало дней. А ты… ты хочешь увезти меня на эту Рицу.
Она видела, как закапали слезы в подол ее ситцевой юбки с ромашками.
— Ну, так дело не пойдет. — Вадим взял ее за обе руки и посадил к себе на колени. — Я вижу, ты решила, что мир вертится вокруг Вадьки Соколова.
Она зажмурила глаза и громко всхлипнула.
— А ведь это не совсем так, Мария-Елена. То есть я хочу сказать, это совсем не так. И ты сама очень скоро это поймешь.
— Это так, так, — твердила она.
— Нет, моя девочка. — Он гладил ее руки, волосы, лицо. Так гладят родители маленьких детей, пытаясь внушить им нелегкую для их чистого неискушенного восприятия истину о том, что в жизни, кроме радостей, существуют и горести, которых, увы, значительно больше. — Ты помнишь, как тебе понравилось нырять вместе с дельфинами? Они, кажется, приняли тебя за свою. Мария-Елена, ты и есть частичка нашего щедрого на красоту мира. Ты бабочка, случайно присевшая отдохнуть на плечо этого легкомысленного алкаша Вадьки Соколова. Отдохнешь — и снова в путь-дорогу. Мария-Елена, тебе самой скоро надоест торчать на моем унылом пыльном плече.
— Никогда не надоест.
— Ты меня выдумала, Мария-Елена. Я не такой, каким ты видишь меня.
— Я не слепая. — Она резко отстранилась. — Я вижу, какие у тебя красивые глаза. Я обожаю их целовать. Потому что это такое счастье — целовать твои глаза. Что, разве их нет на самом деле?
— Не такие уж они и красивые. — Вадим заметно смутился. — На фотографиях я выхожу почти слепым. Они у меня так глубоко посажены, что в училище меня прозвали Черепом. — Он опустил глаза, а потом и вовсе отвернулся к окну. — Вадька Соколов, если бы ты знал, что встретишь Марию-Елену, ты бы ни за что не стал растрачивать себя на всякую муть. Эх ты, Вадька Череп-Соколов.
…В последний день они поехали на машине в сторону Пицунды и, облюбовав безлюдный дикий пляж, натянули тент из полотенец.
Они до полного изнеможения занимались любовью, потом плавали нагишом в море, валялись на горячей гальке, целовались. Над их головами по эстакаде проносились машины, время от времени грохотал поезд. Но их собственный мир отторгал внешний. И чем интенсивней становилось это отторжение, тем большую угрозу представлял для них внешний мир — ведь он не прощает человеку даже секундного расслабления.