Казалось, все было продумано, политически заострено (разумеется, с помощью Родзаевского). И вот вместо похвал и восхищений растущим талантом ходят какие-то нелепые толки. Ему посылают анонимные письма, в которых называют шарлатаном, плагиатором, спекулирующим на литературных переделках. А вчера, придя домой, он получил новое письмо. Его приглашали харбинские журналисты на суд чести. Померанцев хотел отделаться молчанием, но Родзаевский разубедил.
— Надо дать бой, Иван Иванович. Иначе тебе проходу не будет. Думаю, что мы выйдем победителями.
Конференц-зал редакции газеты «Харбинское время» был переполнен. Здесь собрались сотрудники газет, журналов, радио, чиновники военной миссии и «Бюро российских эмигрантов» — все, кого интересовало «дело Померанцева», автора книжки-переделки.
Собрание открыл старейший публицист Арсений Несчастливцев. Высокий, седой старик с впалыми щеками был главным обвинителем по «делу Померанцева».
— Господа, — говорил он, — вы, вероятно, уже знакомы с недавно вышедшей из печати книгой Ивана Померанцева «Солнце светит с Востока». Автор ее, видимо, рассчитывал на то, что в Харбине собралась кучка дилетантов, профанирующих в литературе. Но, милостивый государь, вы глубоко ошиблись. — Он пробежал близоруким взглядом поверх пенсне по первому ряду, где сидели Померанцев, Родзаевский и Ямадзи. Иван с усмешкой посматривал на разъяренного старика, думал: «Давай, давай, точи лясы. Посмотрим, что впоследствии заговоришь»….
— Да было бы вам известно, — продолжал оратор, — что некоторые из здешних литераторов в свое время общались с такими знаменитостями, как Куприн, Станюкович, Горький. Мне лично довелось сотрудничать у известного русского книгоиздателя Ивана Дмитриевича Сытина. И для меня книга — это чудо из чудес, созданных человеком. Вот почему я страшно возмущен такой, извините за выражение, стряпней, которую издали вы, господин Померанцев. К вашему сведению, талантливую повесть Бориса Андреевича Лавренева «Гравюра на дереве» я читал до того, как власти Маньчжоу-Го наложили запрет на советские книги. Вероятно, зная об этом запрете, вы и совершили гнусную аферу.
Послышались смешки и приглушенный разговор.
Померанцев хотя и знал, что ему ничего не угрожает, все же волновался. Уши его горели. Он не поднимал глаз. Стиснув зубы, ворчал в душе: «Кончай скорей, старый хрен!»
— Я предлагаю русской общественности Харбина заклеймить позором господина Померанцева и просить уважаемых цензоров, чтобы разрешили нам рассказать в газете об этом беспрецедентном случае.