Тут я умолк, так и не договорив. Нет никакого кайфа в том, чтобы дурачиться и говорить гадости в присутствии Робби. Его представление о юморе ограничивается дурацкими польскими хохмами типа «Тук-тук! — Кто там?». А беседы о сексе Робби неизменно завершал доверительным сообщением о том, что на выходные он и Конопатое Декольте назначили друг другу тайное супружеское свидание.
— Что еще? — спросил я его.
Робби усмехнулся совсем по-мальчишески и потеребил рукав своей спортивной куртки, ослепительно голубой, с хлястиком на спине. Он всегда одевался так, будто намеревался отправиться коробейником-галантерейщиком в пригороды Пеории.
— Мы нашли волосы. В одной из комнат для гостей, хотя никаких гостей у Сая в последнее время не было.
— Все волосы принадлежали Саю?
— Один с лобка, скорее всего — его. А четыре — с головы, видимо, кто-то облокачивался на плетеное изголовье кровати. Волосы там и застряли.
— Корни сохранились? — Я поинтересовался, потому что с появлением новых способов определения ДНК можно получить целую генетическую картину, имея всего лишь одну клетку с ядром. Но чтобы протестировать волосы, необходим волосяной мешочек, содержащийся в корнях, и хотя иногда умудряются сделать тест, имея только один волос, — лучше, если в твоем распоряжении пучок из десяти-двенадцати.
— У нас есть два корня волос с изголовья. Они
не принадлежат Саю, потому что они черные, даже, пожалуй, темно-русые и длинные. А у Сая — короткие и седые…
— Ясно.
Краем глаза я заметил Линдси Киф, которую ее агент то ли высадил, то ли выволок из машины. Она была точь-в-точь как в кино. Блондинка. Вернее, наиблондинистая из блондинок.
— У тебя все? — спросил я Робби.
— Ну, знаешь, — оскорбился он. (Вот зануда!) — Не так-то просто дождаться чего-либо членораздельного от этих парней из отдела опознания!
— Значит, пока ты торчал в доме с Карбоуном, ты не удосужился узнать, мог ли кто из постоянных обитателей дома перепихнуться в спальне Сая? Горничные, смотрители, кто-нибудь в этом роде?
— Поостынь. Куда спешить? Пожар, что ли? Я как раз собирался спросить о смотрителях, но сначала хотел проинформировать тебя. — Робби выдержал паузу. Вот уже три минуты он расплывался в обезоруживающей мальчишеской улыбке, так что мне пришлось криво ухмыльнуться в ответ.
— Стив, послушай, мы оба знаем, что дело очень важное. Я хочу, чтобы все прошло по высшему разряду. Ты хочешь того же самого. Если мы проведем все так, что комар носа не подточит, это
может означать многое для нас.
Когда работаешь с командой копов или вообще с любой группой людей, обязательно найдется один, который будет тебя раздражать. Чем угодно — дрянным характером, ленью, склонностью халтурить, расхлябанностью или просто противными привычками вроде цыканья зубом, обкусывания ногтей или манерой многозначительно ухмыляться. Но Робби не был ужасным. Он не был противным. Иногда, скажем, когда он заводил разговор о спорте, особенно о хоккее, он и в самом деле мог быть интересным собеседником; никто так здорово не знал оборонительной стратегии «Айлендерз», как он. А вдруг за всеми этими дурацкими улыбочками скрывается настоящий парень? Я просто старался не обращать на него внимания.