Карбоун погрузился в свой блокнот.
— Значит так, во сколько бы мы ни ушли отсюда сегодня или завтра, я хочу, чтобы в десять вы допросили Линдси Киф. Я скорее всего задержусь в управлении, мы с Ши будем обсуждать, как это все организовать. Это вам почище, чем «Ньюсдей»! Эта штука затрагивает интересы страны. И даже мировые интересы. Робби, — продолжал Карбоун, — до десяти разберись с братом Стива, Истоном. Потом пересекитесь здесь со Стивом и работайте с Линдси. Когда закончите с ней, займитесь деловыми партнерами Сая. Прежде всего, киношниками. Потом начните отрабатывать все заново. Ты, Стив, сосредоточься на всех киношниках, не связанных с бизнесом. Ах да, и займись-ка его бабами. Разузнай, не встречался ли он часом с кем-нибудь, помимо Киф. Проверь его бывших жен. У него их было две. Одна живет в Бриджхэмптоне, может, заскочишь к ней до десяти. — Он снова справился в блокноте. — Ее зовут Бонни Спенсер.
Я покачал головой. Это имя смутно о чем-то мне напоминало, но я был уверен, что никогда ее не встречал.
— Она сценарист. — Он вручил мне клочок бумаги с адресом. — Ты знаешь, где это?
— Две минуты от того места, где я вырос.
— Другая живет в Нью-Йорке. Она-то и есть первая. К завтрашнему дню я выясню адрес и имя. Лады? На ближайшие два дня объявляю командным пунктом полицейское управление Саутхэмптон Виллидж. Увидимся завтра. — Он умолк, уставился на меня и вздохнул. — Вот такие дела. Староват я уже, братцы, для такой работенки.
Я болтал с Линн по телефону из спортзала. Вся та чепуха, которой я забил голову днем, о том, что мне с ней «ни весело и ни интересно», теперь казалась мне еще более глупой. Бредни помолвленного, лебединая песня холостяка. На самом деле Линн — обалденная.
Меня в ней всегда поражала одна вещь: она вела себя так, как будто у меня была нормальная «непыльная» работа. Вроде менеджера в какой-нибудь солидной компании. Она намеренно не заостряла внимания на том, чем я занимаюсь на работе. Я понимал почему: убийство для нее было крайней степенью нарушения закона и порядка, а вся жизнь Линн — и как учителя и как личности — была посвящена созиданию. Она давала людям шанс, а не отнимала его. Убийство не щекотало ей нервы. Она считала это грехом и притом исключительно подлым. Проще говоря, она полагала, что убивать нехорошо.
И еще: упорство и профессионализм не подавили в ней здорового женского отвращения к рассказам о том, как кого-то забили до смерти или как во время вскрытия скальп снимается с черепа. Вот почему она не зациклилась на предмете моей деятельности — мертвых и как «дошли они до жизни такой», — а думала о жизни.