— А потом будешь кричать, что ты не затягивался? — спрашиваешь ты.
Все смеются, кроме Бикса, который сидит уткнувшись в свой компьютер, и сначала ты полсекунды радуешься, что удачно сострил, но тут же понимаешь, что, может, они просто видели, как ты пытался сострить, и боятся: вдруг ты решишь, что у тебя не получилось, да и сиганешь из окна — прямо на Седьмую Восточную.
Дрю глубоко затягивается. Дым поскрипывает у него в груди. Он протягивает трубку Саше, Саша, не затягиваясь, передает ее Лиззи.
— Наоборот, Роб! — хрипит Дрю. Нормально говорить он сейчас не может, ему надо удержать дым внутри. — Расскажу всем, какой отличный гашиш мы курили с Робертом Фриманом Младшим!
«Младшим»? Это он так стебется? Что-то гашиш сегодня плохо пошел — у тебя от него одна паранойя. И от травки тоже. Нет, решаешь ты, Дрю не стебется. Он всегда говорит то, во что сам верит. Прошлой осенью он с утра до вечера, как маньяк, дежурил на Вашингтон-сквер перед универом, раздавал листовки, вербовал сторонников Билла Клинтона. Когда они с Сашей начали встречаться, ты тоже стал ему помогать, только ты агитировал в спортзале, там тебе привычнее. Тренер Фриман, он же твой отец, зовет таких, как Дрю, «дровосеками». Говорит, все эти северяне, дровосеки, лесные люди — они одиночки, командные игроки из них никакие. Зато ты все понимаешь про командных игроков и умеешь с ними разговаривать. (Правда, Нью-Йоркский университет ты выбрал за то, что в нем уже лет тридцать нет футбольной команды, — но об этом знает только Саша.) Как-то за полдня ты зарегистрировал двенадцать демократов — забирая у тебя кипу заполненных бумажек, Дрю аж присвистнул: «Ну, Роб, ты силен!» Вот только сам ты не зарегистрировался — сначала тянул, потом неловко было признаваться. А потом уже стало поздно. Даже Саша, которая знает все твои тайны, — и то не догадывается, что в итоге ты так и не проголосовал за Билла Клинтона. Дрю поворачивается к Саше и целует ее взасос, и ты кожей чувствуешь, как он возбуждается от гашиша — потому что с тобой то же самое, и страшно ломит зубы, а чтобы отпустило, надо кому-нибудь врезать или чтобы тебе врезали. В школе, когда у тебя такое начиналось, ты ввязывался в драки, но здесь кто же с тобой будет драться — после того как три месяца назад ты вскрыл себе вены на обеих руках канцелярским ножиком со сменными лезвиями и чуть не сдох от кровопотери. Это отпугивает — прямо как силовое поле, все кругом сразу делаются как паралитики с застывшими ободряющими улыбочками на рожах. Хочется сунуть им под нос зеркало и спросить: