но ты боялся проверять свои желания на прочность, боялся разрушить то, что у вас с Сашей уже есть, — если что-то вдруг пойдет не так. Это было самой большой ошибкой в твоей жизни, что ты не трахнул Сашу, ты понял это с жестокой ясностью, когда она влюбилась в Дрю. Вот это тебя подкосило. Думал, не выживешь. А ведь мог изменить все одним махом — удержать Сашу и стать нормальным, но ты даже не попытался, упустил единственный дарованный тебе шанс, другого не будет, а теперь все, поздно.
На людях Саша брала тебя за руку, иногда обнимала, иногда целовала — для детектива. Он мог оказаться где угодно, мог наблюдать за вами, когда вы бросались снежками на Вашингтон-сквер или когда Саша напрыгивала на тебя со спины — у тебя на языке потом оставались шерстинки от ее варежек. Он был вашим незримым спутником, когда вы ходили обедать в «Додзё», — вы улыбались ему над тарелками паровых овощей («Пусть видит, что я ем здоровую пищу», — говорила она). Иногда ты начинал расспрашивать ее про детектива: что еще говорил отчим? Сколько будет продолжаться слежка, он не сказал? А это точно мужчина, не женщина? Но твои вопросы, кажется, сердили Сашу, и ты затыкался. «Хочу, чтобы он видел меня счастливой, — говорила она. — И что у меня все хорошо и я опять нормальный человек, после всего». И ты хотел того же самого.
Когда Саша встретила Дрю, она забыла думать про детектива. Дрю неуязвим для детективов. Он даже ее отчиму нравится.
В одиннадцатом часу вы встречаетесь с Дрю на углу Третьей авеню и Сент-Марк-плейс. Глаза у него красные от хлорки, волосы влажные. Он целует Сашу как после недельной разлуки. «Моя старшая подруга» — так он иногда ее называет: ему нравится, что она такая самостоятельная, успела поездить по миру. Он, конечно, не догадывается, как все было плохо в Неаполе, а в последнее время тебе кажется, что она и сама стала об этом забывать — будто для нее все началось сначала, с Дрю, с того, какой он ее увидел. И тебя корчит от зависти: почему ты не мог дать это Саше? И кто даст это тебе?
На Седьмой Восточной вы проходите мимо дома Бикса и Лиззи, но у них в окнах темно — Лиззи сегодня ужинает с родителями. На улицах толпы людей, многие смеются, и ты опять вспоминаешь про меняющийся мир и как Саша почувствовала это в Вашингтоне, когда вставало солнце. Может, эти люди в толпе тоже чувствуют, как он меняется, — потому и смеются?
На авеню Эй перед клубом «Пирамида» вы останавливаетесь, вслушиваетесь.
— Еще только вторая группа, — говорит Саша, и вы идете дальше до русского киоска, где, кроме газет, продается молочный коктейль с сиропом, берете себе по коктейлю и усаживаетесь на скамейке в Томпкинс-сквер-парке — он был закрыт больше года, но прошлым летом опять открылся.