Он открыл глаза. Бенни спокойно смотрел прямо на него.
— Алекс, — сказал он, — по-моему, ты слышишь то же, что и я. Так?
Ночью, когда Ребекка и Кари-Анна крепко спали, Алекс извлек себя из вязкого теплого лона их семейной постели, выпутался из пены москитной сетки и пошел в соседнюю комнату, служившую одновременно гостиной, игровой комнатой и кабинетом. Если подойти вплотную к среднему из трех окон и задрать голову, можно увидеть Эмпайр-стейт-билдинг, самую верхушку. Сегодня его остроконечный шпиль подсвечивался красным и золотым. Много лет назад — сразу после катастрофы, — когда родители Ребекки подыскивали для своей дочери скромную квартирку на одну спальню в Швейном квартале, этот ломтик вида из окна чуть ли не определил окончательный выбор. Алекс с Ребеккой планировали продать квартиру, когда Ребекка забеременела, но тут выяснилось, что оборотистый застройщик, выкупивший приземистое здание перед их окнами, намерен его снести и построить на его месте небоскреб — который перекроет им воздух и свет. Продать квартиру стало нереально. И вот, спустя два года, небоскреб начал расти, и это наполняло Алекса безысходной тоской и одновременно головокружительной легкостью: каждый миг, пока солнечное тепло вливалось в их три восточных окна, радовал сердце, и этот клочок сверкающей ночи — которым, сидя на подоконнике и подсунув подушку под спину, он столько раз любовался, часто между затяжками травки, — казался теперь прекрасным, как мираж.
Алекс любил глубокую ночь. Когда не грохочет стройка и не стрекочут вездесущие вертолеты, в ушах словно открываются тайные клапаны, через которые начинают сочиться другие звуки: свист чайника, шаги — это Сандра, мать-одиночка из квартиры наверху, в одних носках топает на кухню; ритмичное постукивание — видимо, ее сын-подросток в соседней комнате мастурбирует со своим телефоном. Покашливание и обрывки случайного разговора на улице: «… ты что, хочешь, чтобы я стал другим человеком?..» — «…да клянусь, меня только бухло и спасает от наркоты!»
Алекс откинулся на подушку, раскурил косяк. Весь вечер он пытался улучить момент и рассказать Ребекке, какую работу он согласился выполнить для Бенни Салазара, но так и не улучил. Бенни ни разу не произнес слова «попугай» — после грандиозных блогоскандалов оно стало восприниматься как оскорбительное. Политическим блоггерам теперь вменяется в обязанность выкладывать на своих страницах декларации о доходах, но даже это не избавляет их от обвинений в продажности. Стоит высказать любое мало-мальски одобрительное суждение, не важно о чем, и тебя немедленно подымут на смех: «Эй, попугай, кто тебе платит?» — и это понятно, люди же не хотят, чтобы им впаривали всякое фуфло. Но Алекс обещал Бенни пятьдесят попугаев, каждый из которых будет на все лады расхваливать Скотти Хаусманна и зазывать народ на его первый концерт: через месяц, в Нижнем Манхэттене.