Саша, присев на край ванны, отпила глоток граппы. Вкус как у ксанакса. Интересно, сколько Алексу лет? Она попыталась вспомнить, что написано в его профайле. Двадцать восемь, кажется. Ну, на вид сильно моложе. Попробовала взглянуть на свою квартиру его глазами: получилась этакая колоритная историческая достопримечательность. Но колорит скоро потускнеет, исчезнет под пластами других впечатлений — в Нью-Йорке их масса, особенно для тех, кто здесь недавно. И она сама потускнеет, как бледная искорка в сплошном мутноватом потоке. Саша без особой радости представила, как через пару лет он будет мучиться, вспоминая: что это была за квартирка с ванной посреди кухни? Что это была за девушка?
Алекс отлепился от ванны и пошел бродить по квартире. По одну сторону от кухни Сашина спальня, по другую, окнами на улицу, — гостиная, она же кабинет с двумя креслами и письменным столом. За этим столом Саша сочиняла рекламные тексты для групп, в которые она верила, и писала коротенькие рецензии для «Вайба» и «Спина» — правда, в последние годы ее связи с журналами как-то сошли на нет. Вообще за шесть лет эта квартирка, казавшаяся поначалу перевалочной базой, краткой остановкой на пути к чему-то лучшему, незаметно сгустилась и уплотнилась вокруг Саши, и сама Саша прочно увязла в ней — и уже выходило, что так и должно быть и она не съезжает отсюда потому, что ей так нравится, а не потому, что некуда.
Алекс наклонился над подоконником, осмотрел маленькую коллекцию сувениров. Постоял перед фотографией Роба, Сашиного друга, который утонул, когда они учились в колледже. Ничего не сказал. Он пока еще не заметил двух столиков, на которых Саша держала краденые вещи: ручки, бинокли, ключи; детский шарфик, соскользнувший на пол, пока мама за руку тащила дочку к выходу из «Старбакса», — Саша его подняла, но не стала догонять маму с девочкой. Тогда она уже ходила к Косу на сеансы и сама все прекрасно понимала — и про шарфик, и про весь длинный перечень своих оправданий: зима почти кончилась; девочка скоро вырастет; а шарфик этот она наверняка терпеть не может; поздно, их уже не догонишь, да и неловко как-то возвращать; я же могла его и не заметить — я и не заметила, вот только сейчас замечаю: Ой, шарфик! Детский, желтенький, в розовую полосочку — жалко, что потерялся, чей он, интересно? Подниму-ка его, чего он тут будет валяться… Дома Саша бережно выстирала, высушила и аккуратно свернула полосатый шарфик. Она очень его любила.
— А это что? — спросил Алекс.
Он наконец заметил столики и теперь разглядывал сваленные в кучу вещи. Куча чем-то напоминала бобровую хатку: не разберешь, что к чему, но во всем угадываются цель и смысл. Саше, когда она на нее смотрела, казалось, что куча слегка подрагивает от внутреннего заряда, что в ней гудят ее, Сашины, страхи и маленькие победы и тикают секунды чистой пьянящей радости. Годы ее жизни в сжатом виде. Отвертка торчала с краю. Саша подошла, чтобы лучше видеть лицо Алекса.