Вдруг мои мысли осенил поэтический взлет. Возникла идея, сложились стихи, которые впоследствии получили название «Песня об антияпонской войне». Ее, кстати, поют и сегодня:
Все громче, громче топот
Самураев Японии злодейских.
Топчут нашу землю родную —
Страну с чудесными горами и реками.
Убивают, поджигают, грабят —
Обдирают наших людей безжалостно.
Под пятой врага страдают
Десятки миллионов людей добрых.
Моих родителей, твоих братьев и сестер,
Твоих жен и любимых детей
Убивают палачи-злодеи,
Льется их кровь под штыками врага.
Домик мой родной, твои поля —
Все лежит в руинах и в пепле.
Все лежит в пустоши да пепле,
Все горит в пламени и в огне.
… … …
Вставай, люд трудовой,
Соединяйтесь, массы трудовые,
Не измените слову, данному нами,
Будем сражаться стойко, только вперед!
Со знаменем красным в руках
Свергнем террор белый врага,
Пойдем к победе, куда зовет знамя,
Грянем во весь голос «ура!»
Я растормошил Валь Рёна, свалившегося прямо у саней, и, усадив его рядышком с собой, попросил записать под диктовку текст песни. Затем мы с ним начали напевать ее. Слушая нас, со своих мест о дин за другим поднимались бойцы и тут же начинали нам подпевать.
К часам десяти утра мы добрались до заветных лесоразработок в Синяньляньцзы. Хотелось бы там подкрепиться похлебкой хотя бы из кукурузы и хорошо бы как следует пропотеть.
В тот день у меня температура поднялась до 40 градусов и даже чуть выше. Единственный способ лечения в тогдашних обстоятельствах — прием кукурузной жижицы да хотя бы немножечко китайской водки с сахаром красного цвета. Чтобы лечиться, надо было бы каким-то образом пропотеть, но моя болезнь все больше и больше осложнялась, ибо я все время лежал на санях под открытым небом и дрожал от холода. Боевые друзья, наблюдая, как я в бессознательном состоянии страдал от высокой температуры, отчаялись и решили, что теперь нет никакой надежды на спасение экспедиционного отряда. Среди нас не оказалось ни одного оптимиста, который бы верил в то, что мы выпутаемся из нагрянувшего кризиса и вернемся в Ванцин. Решив, что всему пришел конец, бойцы с мрачным настроением полностью положились на командира роты Хан Хын Гвона.
С прибытием на лесоразработки этот командир попросил старика Кима, посыльного лесоразработок, сварить кукурузную похлебку. Наши бойцы были очень голодны, ибо целых два дня не брали в рот ни крошки еды. Вначале наши товарищи приняли этого старика за китайца — он был в китайской одежде, говорил по-китайски.
Узнав же, что мы корейские партизаны из Цзяньдао, старик Ким с радостью сообщил, что он тоже является корейцем. Он даже признался, что его сын Ким Хэ Сан возглавляет партизанский отряд в Бадаохэцзы.