— Как поживаете на эти дни, уважаемый Чвэ? — обратился я к нему.
На мой приветливый тон старик отреагировал довольно странно:
— Живу потому, что не могу умереть, — сказал он.
Я подумал, что этот своеобразный ответ старика выражает настроение жителей партизанского района, а поэтому снова спросил:
— Так трудно жить в партизанском районе?
На этот раз старик, еще более рассердись, вдруг ответил довольно громко:
— Я сдерживал себя в то время, когда советская власть забирала рабочий скот и сельхозинвентарь. Знаю, такое уже было в России, когда там осуществилась коллективизация сельского хозяйства. Мы думали, что это, наверное, по их примеру. Но несколько дней назад у нас устроили общественную столовую и отобрали у всех семей даже ложки и палочки. И вот теперь я плюнул на все это. «Разве нам, старикам, — говорю я, — пристало в холод ходить в столовую три раза в день, оставив свой дом с отопляемым полом? Не могу больше так жить. Если хотите организовать коммуну или артель, чертов мир, то, пожалуйста, создайте их только для молодых. Мы не можем следовать за ними, силы не хватает». На этот раз под предлогом ликвидации феодализма и по другим надуманным причинам заставили снох критиковать своих свекров на общих собраниях. Была ли столь дурная затея за пятитысячелетнюю историю нашей страны? Несмотря на это, мой сын Ин Чжун позволил себе упрекать меня в распространении клеветы о совете. Поэтому я и хотел бы сломать ему хребет,
Отец командира партизанского отряда плевал на советские мероприятия и по верну лея к ним спиной. Значит, не было больше надобности узнавать настроение других людей.
Впоследствии в те дни, когда в партизанских районах наступило время страха из-за ультралевацкой борьбы против «Минсэндана», и в те печальные дни, когда партизаны и жители в связи с роспуском партизанского района расстались со слезами на глазах, я часто вспоминал старика Чвэ, который, ударяя кулаком в грудь, жаловался на сложившееся положение.
В течение не более полугодия после установления советской власти снова резко ухудшились отношения между народами Кореи и Китая. Не случайным было то, что повторялся прежний конфликт, какой возник во время восстания 30 мая. Ибо большинство свергнутых помещиков являлось китайскими помещиками. Антияпонские китайские отряды, как и прежде, снова враждебно относились к корейским коммунистам. Не говоря уж о японских войсках и армии Маньчжоу-Го, теперь и Армия спасения отечества, и китайские помещики становились нам врагами.
Антияпонский партизанский отряд осторожно действовал в деревнях корейцев, как это было сразу же после его создания, когдаон, как конспиративный малый партизанский отряд, скрывался на задворках чужих домов. Но теперь неуместно было снова наименовать его отрядом особого назначения. При встречах с нами бойцы Армии спасения отечества наносили нам удары, презрительно называя «гаолибанцзы». Деятельность партизанского отряда стала не чем иным, как полуподпольным существованием.