Я раскидал заграждение. Снег, добавившийся ночью, ровно укрыл следы вчерашних страстей.
— Ну что, пошли?
Я подвинул к Марине свой рюкзак и автомат, а сам взвалил на плечи мертвого игрока. Тяжелый, гад. Любитель поэзии.
Согнувшись, побрел к лесу, не задумываясь о том, что делаю и зачем. Увидел бы меня тот «я», что ждал на поляне Последний Поезд!
Виновница моего «преображения» ковыляла позади, таща два рюкзака и два автомата. Ничего, пусть поработает, пока я исполняю ее блажь.
Найдя ложбинку, с силой швырнул туда труп — эта затея мне нравилась все меньше. Голова игрока ударилась о торчащую из-под снега корягу. Пока я стрелковой лопаткой ковырял подмороженную землю, Марина зачем-то протирала игроку снегом лицо.
— Можно подумать, что ты его знала.
— Я и тебя не знала.
Я хмыкнул: сравнила тоже, одно дело — я, совсем другое — какой-то игрок.
— Этот гад убить меня хотел. А потом и тебя.
— Не он, а Джунгли.
Я заткнулся: ее не переспоришь.
Яма получилась неглубокой.
Игрок таращился из нее остекленевшими глазами. Я поспешил забросать землей его голову, а затем — лопата за лопатой — все остальное.
Джунгли шумели. Еще бы — ведь они никогда не видали ничего подобного…
Утирая пот со лба, я подошел к Марине.
— Что ты делаешь?
Она возилась с короткой бечевкой и двумя неравными палками. Не ответила, быстро сделала узел, стянула зубами — получился крест. Подойдя к могиле, Марина воткнула его в землю.
— Так делали бывшие.
— Ясно.
Вскинув на спину рюкзак, повесив на плечо автомат, я приготовился продолжать путь.
Марина стояла у могилы.
— Ну, чего ты?
Она едва заметно вздрогнула и, дотронувшись до креста, сказала:
— Спи спокойно, человек.
Джунгли снова зашумели, заколыхались.
Мы вышли из лесу, вскарабкались на насыпь. Глядя, как передо мной стелется железная дорога, я подумал: если умру, — мне хотелось бы, чтобы с моим телом кто-то поступил так же, как мы с мертвым игроком.
Насыпь понемногу истончилась, и скоро рельсы побежали по земле, лишь слегка присыпанной гравием.
— Сегодня ночью ты разговаривал во сне, — сказала Марина, тяжело дыша от ходьбы. — Звал какую-то Анюту. Кто это?
— Анюта? Никто.
Мне стало не по себе. Надо же, и не догадывался, что разговариваю во сне.
— Она — игрок?
Где-то в высоте запел ветер.
— Чего молчишь, Андрей?
— Анюта — это всполох, — признался я.
— А, понятно, — протянула девушка и замолчала. Я не ожидал, что она так легко отстанет — почему-то стало досадно.
Когда за поворотом железной дороги перед нами возник занесенный снегом город, уютно разлегшийся на дне широкой долины, дыхание у меня перехватило.