Чтобы позвонить Масена, Адамберг заперся в туалете и уселся на крышку унитаза.
— Лед тронулся, коллега, — сказал Масена, — с тех пор, как по радио рассказали о вашем психе, а потом подхватили журналисты, работы у нас по горло.
— Это не мой псих, — возразил Адамберг. — Теперь он и ваш тоже. Давайте разделим ответственность.
Масена некоторое время молчал, стараясь оценить своего коллегу.
— Давайте, — согласился он. — Наш псих попал в больное место, потому что чума здесь хоть и затянувшаяся рана, но вскрыть ее ничего не стоит. Раз в год в июне архиепископ служит обедню по обету, чтобы предотвратить эпидемию. Здесь еще сохранились памятники в честь кавалера Роза и епископа Бельзенса. Их имена не забыты, потому что память марсельцев — не мешок с трухой.
— А кто эти двое? — спокойно поинтересовался Адамберг.
Масена был холериком да вдобавок, видимо, недолюбливал парижан, но Адамберга это не волновало, ведь родился он не в Париже. Ему было плевать, откуда человек родом. Впрочем, воинственный настрой Масена был напускным, и обычно через четверть часа он успокаивался.
— Эти двое, коллега, работали не покладая рук, чтобы помочь людям во время великого мора 1720 года, в то время как военные, дворяне, врачи и священники удирали со всех ног. Это были герои.
— Бояться смерти вполне естественно, Масена. Вас там не было.
— Ладно, историю не переделаешь. Я просто объясняю, что скоро весь Марсель вспомнит о бедствии, завезенном «Святым Антонием».
— Не может быть, чтобы все жители города знали, кто такие эти Роз и Бельзен.
— Бельзенс, коллега.
— Хорошо, Бельзенс.
— Нет, — согласился Масена, — об этом знают не все. Но история чумы, уничтоженный город, провансальская стена — известны всем. Чума прочно застряла у людей в головах.
— Здесь тоже, Масена, поверьте. Сегодня уже десять тысяч домов расписаны талисманами. Остается только молиться, чтобы художникам не хватило краски.
— Ну а здесь я за одно утро их уже сотни две насчитал в квартале Старого порта. А теперь прикиньте, сколько их по всему городу. Черт знает что, коллега, с ума все посходили, что ли?
— Люди хотят защитить себя, Масена. Если бы вы подсчитали, сколько народу носит медный браслет, имеет кроличью лапку, фигурку святого Христофора, лурдскую воду или касаются круглой деревяшки, я уж не говорю о крестах, вы с легкостью насчитали бы миллионов сорок.
Масена вздохнул.
— Если люди рисуют эмблемы сами, — продолжал Адамберг, — это не страшно. Удастся ли вам распознать одну настоящую четверку, нарисованную сеятелем?
— Это трудно, коллега. Народ старается. Некоторые, правда, ленятся нарисовать широкую ножку или рисуют только одну перекладину в конце, вместо двух. Но половина из них рисует очень добросовестно. Их картинки чертовски похожи на настоящие. И как прикажете их различать?