— Пошли к Дмитровке, тачку поймаем, — предложил Виктор.
— Нет, пойдем-ка лучше к метро, — мило улыбнулась Люси, — там у меня «пыжик» припаркован.
— Ты что, за руль в таком виде сядешь?! — удивился Расков.
— А что? — дернула плечиком, укутанным в шиншиллу, Люси. — Сейчас на дорогах — никого. Гаишники все давно перепились и дрыхнут!.. А ехать нам всего-то во Владыкино.
— Ну, смотри! — погрозил ей пальцем Виктор. — Не довезешь меня — много потеряешь!
— Доставлю в лучшем виде! — рассмеялась девушка, обхватывая его за талию.
Так, похохатывая и болтая всякую чушь, они добрались до пешеходного моста через железнодорожные пути. Здесь Расков решил передохнуть, тем более что вдоль путей тянул легкий ветерок, приятно освежавший и выдувавший из легких коньячные пары. Виктор стоял, опершись на перила и нагнувшись вперед, будто ловя ветер, а Люси пристроилась у него за спиной, обнимая за пояс и что-то нежно воркуя.
— Гляди-ка, поезд идет, — пробормотал Расков, глядя на приближающийся треугольник огней. — Вот ведь, не спится людям в праздник!..
— А иди-ка ты с ними, покатайся! — вдруг совершенно трезвым громким голосом сказала Люси и, ловко подхватив ноги оторопевшего Виктора, с неженской силой опрокинула его вниз, на полотно дороги, прямо под колеса разогнавшегося на перегоне товарняка.
Последним, что увидел Расков в этой жизни, был ослепительный свет лобового прожектора электровоза, словно открывший ему дорогу в новую, более чистую и светлую жизнь.
Томск, 13 января, вечер
Наконец-то наша милая компания снова оказалась в сборе. И опять у гостеприимных Ракитиных. К Старому Новому году Олежкины синяки окончательно рассосались, и бравый капитан вновь обрел столь характерные для него занудство и педантичность. Причем, если вторая черта проявлялась почти исключительно на службе, то первая не дремала денно и нощно.
Едва все расположились в гостиной на своих любимых местах, нетерпеливый Дюха потребовал:
— Давайте, рассказывайте, почему вы так внезапно сорвались в Москву и что вы там натворили, от чего Олежек вернулся весь в синяках?
— Информация служебная и до окончания следствия разглашению не подлежит, — ответил наш зануда, при этом таинственно улыбаясь. — Лучше побеседуем о чем-нибудь более приятном?
— Но мы же тоже участвовали в расследовании! — справедливо возмутилась Одоевская, бросив на меня выразительный взгляд.
От него мне вдруг захотелось подпрыгнуть до потолка и выкинуть какую-нибудь глупость. Я ее и сделал.
— Ну, раз у Олежки на устах печать служебного молчания, тогда придется мне приоткрыть завесу нашего таинственного путешествия.