Тотчас, словно по волшебству, загорелись чёрные свечи. Катя понимала, что тут не обошлось без технических средств, но как это было проделано, осталось для неё загадкой. Лилит лежала на алтаре, с блаженной улыбкой глядя на пламя свечи. В питьё, которое ей дали, наверняка был подмешан наркотик.
Катя поёжилась. Спектакль становился жутким.
Одеяло, занавешивавшее вторую дверь, сорвало, словно ветром. В дверном проёме стоял Мастер. Катя смотрела на него — и не узнавала. В неверном, колеблющемся свете факелов он выглядел истинным демоном, изринутым на землю из ада.
На Мастере был чёрный бархатный плащ с непомерно широкими рукавами, резко контрастирующий с неестественной бледностью лица. Зрачки Мастера расширились настолько, что не стало видно радужной оболочки, и горели странным огнём. «Атропин? Первитин? Эфедрон, или ещё какая наркота?» — гадала Катя.
В правой руке Мастер держал клинком вверх обнажённый меч. Меч, в отличие от деревяшек толкиенистов, был настоящим и казался отточенным очень остро. Мастер шагнул в зал, обвёл собравшихся невидящим взглядом, прошёлся кругом по залу и подошёл к алтарю.
Альвария подала ему чашу с кровью. Каталина продолжала стоять в полной неподвижности, как образцовый дневальный на тумбочке. Мастер обмакнул в кровь левую руку и покропил на четыре стороны. Каждый раз при этом он рисовал мечом в воздухе перевёрнутый крест. Затем Мастер брызнул из чаши на распростёртое тело Лилит. За время всех этих действий на его лице не шевельнулся ни единый мускул.
«Если он псих, то стопроцентный, если актёр, то гениальный», — пробормотала Катя. К счастью, никто не обратил на неё внимания.
— Люцифер, дух свободный, дух гордый и светлый! — воззвал Мастер. Каждое слово падало тяжело и гулко, будто удар в большой барабан. — Люцифер, отец наш, сладостен звук твоего имени! Люцифер, который есть Свет, Любовь и Радость, осени нас своею дланью! Не оставь нас до конца мира и после него, и да пребудут с нами воины твои — Молох, Астарот и Баал-Зебуб!
Запрокинув голову назад, он встал перед изображением Бафомета, над лежащей Лилит.
— Люцифер, отец наш! — повторил Мастер. — Душа возлежащей на твоём брачном ложе жаждет воссоединиться с тобой. Примешь ли ты её?
Звук, донёсшийся снаружи, мог быть чем угодно — песней заплутавшего пьяного, воем собаки, стоном ветра в недоделанной системе вентиляции, но он, случившись так кстати, был воспринят присутствующими как утвердительный ответ Сатаны.
— Омен, — сказал Мастер.
— Омен, — эхом откликнулся зал.
— Веришь ли ты, что Сатана есть Свет и Радость? — спросил Мастер Лилит. Она слабо кивнула.