— Лилит! — крикнула Катя, когда «оповестительница» уже выскочила в коридор. — Ты главное забыла! Когда состоится битва титанов?
— Ой, а я что, не сказала? — голова Лилит просунулась в комнату. — Завтра! В полночь! Да, и ещё — Мастер велел тебе передать, чтобы ты к нему ни сегодня, ни завтра не ездила. Пока, сестрёнка!
После её ухода Катей овладела безотчётная тревога. Конечно, воображение экзальтированных девиц, настроенное на мистическую волну, могло подсказать им какие угодно ужасы, вплоть до присутствия самого Сатаны в качестве рефери на поединке его проповедников, но тревожное ощущение упорно не желало отступать перед доводами рассудка. И эта неотвязная тревога становилась тем более необъяснимой, что у Кати, казалось бы, не было никаких причин так глубоко переживать перипетии противостояния Мастера и Епископа.
Позабыв про машинку, начатую книгу и всю объективную реальность, Катя взяла ручку и занялась тем, чем обычно сопровождалась её активная умственная деятельность, то есть вырисовыванием иероглифов. Но через пятнадцать минут усердного вождения ручкой по бумаге она обнаружила, что результат, как графический, так и мыслительный, резко отличается от обычного. В графическом выражении отличие состояло в том, что иероглифы оформились не в традиционный «башкирский абстракционизм», а в легко угадываемые за переплетениями линий крылья летучей мыши и голову козла.
Про мыслительную составляющую данного процесса и говорить не приходилось — полный сумбур. Измаявшись и решив, что дальнейшее пребывание в подобном состоянии чревато окончательной потерей способности соображать, Катя пренебрегла последними словами Лилит, подхватила сумку и побежала на автобус.
В автобусе Кате повезло — ей удалось захватить сидячее место. Везение, правда, было подпорчено тем, что рядом немедленно уселась толстая баба с сумкой на колесиках и тяпкой, благоухающая фосгеноподобной смесью дешёвых духов и чеснока, и массой рыхлой плоти притиснула Катю к окну. Ничего другого Кате не оставалось, как отвернуться от бабы и предаться созерцанию заоконных пейзажей.
За окнами проплывали: бетонные заборы, за которыми ржавели остовы разнообразной автотехники и возвышались вавилонские башни «лысых» шин; одноэтажные строения барачного типа, чей казарменный облик оживлялся лишь ситцевыми занавесками на окнах; бессильно грозящие небу персты труб электростанции; монументально-серые, словно возведённые в пику разрушению Бастилии, хлебохранилища и бурые жестяные коробки гаражей. Вскоре эти унылые приметы окраины индустриального центра сменились волглым маревом сырых низин, муравейниками коллективных садов и лоскутными одеялами картофельных наделов. Где-то здесь, среди картофельных плантаций, ароматная баба вышла, но на покинутый ею пост немедленно заступил пахнущий табаком, соляркой и перегаром промасленный мужик.