А с кем же ещё было ими делиться, как не с прообразом главного героя, консультантом и рецензентом?
«Так, час на дорогу туда. Полчаса на ожидание автобуса», — просчитала Катя. — «Час-полтора на чтение. К последнему автобусу успеваю. Впрочем, домой сегодня можно и не возвращаться».
Распахнутая калитка жалобно скрипела на ветру. Полумёртвая яблоня, как безутешная вдова, простирала к небу свои скрюченные ветви. Дверь в сени, сорванная с петель, валялась среди осколков разбитых оконных стёкол.
«Он перебрал портвейна с ослиной мочой и, увидев в углу призрак ненавистного Адонаи, в белой горячке погромил дом», — убеждала себя Катя в надежде побороть поднимающийся откуда-то изнутри и оккупирующий сердце страх.
Но попытка самовнушения оказалась бесплодной. И сердце, и рассудок исступлённо кричали: «Врёшь! Ты ведь знаешь, что это не так!».
В комнате стоял полнейший разгром. Перевёрнутый стол, сломанный мольберт, рассыпанное по полу бутылочное стекло… И на всём этом — кровь. Кровь на половицах, на книжных полках, на распоротом диване. Брызги крови на потолке и на изображении Бафомета. Бафомета, переставшего смеяться.
Мастер лежал на полу, привалившись головой к дивану. Его глаза были широко раскрыты. Из угла рта стекала тонкая струйка крови.
— Я знал, что ты придёшь, — не поворачивая головы, тихо сказал он. — Я никогда не ошибаюсь.
Удивительно, что он не потерял сознания и, вообще, был до сих пор жив. В его груди зияла огромная рваная рана, а из разодранной штанины, немного ниже колена, розовели острые края напрочь перебитой кости.
— Мастер… Ты держись… Я… Я быстро… «Скорую», — хватая ртом липкий, пахнущий кровью воздух, проговорила Катя.
Медленным, стоившим мучительных усилий, но по-прежнему властным движением руки Мастер остановил её:
— Не надо. Поздно. Лучше помоги сесть в кресло. Если я вздумаю вырубиться от боли, врежь мне как следует по морде.
Он не вырубился, лишь заскрипел зубами, и кровь изо рта потекла сильнее.
— Катюха, возьми в сенях ломик. Оторви доску, третью от окна. Там тайник. В нём мой меч. Дай его мне.
И, поймав взгляд её расширенных глаз, улыбнулся сквозь боль:
— Нет, я не буду себя добивать. Хочу умереть с мечом в руке.
Не исполнить просьбу умирающего было невозможно. Но, прежде чем отправиться на поиски ломика, Катя спросила дрогнувшим голосом:
— Это сделал он?
— Он. Но не своими руками. Свои руки он пачкает лишь кровью петухов и девственниц.
Когда Катя отдирала приколоченную на совесть половицу, её вдруг обожгла внезапная и страшная догадка.
— Лилит! — воскликнула она. — Её-то хоть здесь не было?