Ребекка взяла трубку.
— Дочка, почему ты не предупредила? — без вступления и сильно волнуясь проговорила Дженни Блэкберн. — Сегодня я пошла в магазин и увидела твою фотографию в газете. Господи! Как ты?
— Замечательно, мама, — сказала Ребекка и подумала о том, как хорошо сейчас, в конце мая, в Центральной Флориде: благоухание трав и цветов. Правда, теперь там уже знойно, но мама никогда не станет жаловаться на жару. Этой красивой голубоглазой женщине с серебряными нитями в смоляных волосах, несколько лет назад разменявшей шестой десяток, по-прежнему нравится жаркий климат. Устроившись в кресле, Ребекка сказала:
— А как я могла предупредить? Я не знала, что в «Успехе» появится мое фото. У тебя уже были репортеры?
— Заходили двое. Наши, местные. Молодые и неопытные. Я пригласила их в дом и завела канитель о своей жизни за последние двадцать шесть лет: растила, мол, детей и лимоны. Мне показалось, что будет проще утомить их, чем послать к черту. — Она помолчала и добавила: — Ребекка, возвращайся домой.
Ребекка чуть было не согласилась, но потом передумала. Может быть, ее дом действительно во Флориде, а не в Бостоне. Дженнифер О'Кифи-Блэкберн не делала секрета из того, что не одобряет занятия и образ жизни своего старшего ребенка, однако она не навязывала дочери свое мнение. «Ты взрослая, — обычно говорила она, — и способна сама принимать решения».
Ян О'Кифи — отец Дженнифер, а для Ребекки «папа» О'Кифи — не считал нужным проявлять подобную тактичность. Хватит уже, что он промолчал тридцать шесть лет назад, когда его дочь отправилась учиться в колледж Радклифф и выскочила замуж за бостонского янки. Подобно большинству южан, он испытывал глубокое уважение к традициям и не признавал новомодных веяний. Ему казалось, что Ребекка живет не так, как полагается добропорядочной девушке. В феврале, когда она гостила у матери, он показал ей свою записную книжку. На букве «Б» из-за ее постоянных переездов творилось нечто страшное. Все ее адреса были аккуратно переписаны — от первого, в общежитии Бостонского университета, до последнего, на Западной Кедровой улице. Записи были сделаны чернилами — еще одно свидетельство упрямой приверженности «папы» О'Кифи своим представлениям о том, что правильно. Места на букву «Б» не хватило, и два последних адреса переползли на следующую страницу. У Ребекки было пятеро младших братьев. Они давно бросили пустое занятие — следить за ее перемещением в пространстве. Когда нужно было с ней связаться, они просто звонили «папе».
— Я настаиваю, — продолжала мать, и Ребекка услышала, как в ее голосе нарастает напряженность. — Ты знаешь: я не люблю вмешиваться в жизнь детей, но согласись, Ребекка, — в Бостоне тебе делать нечего.