Знал бы – в ногах валялся, целовал пыльные браконьерские ботинки, умоляя не губить, пожалеть жену и беременную дочку. Золотые горы сулил бы, набивался в вечные рабы… Но – не знает. И пусть не знает, пусть ходит гоголем – до поры, до времени.
Драгоценная все-таки вещь – крепкая мужская дружба! М-да… Правда, что ли, бросить все это к чертовой матери? Так ведь и не заметишь, как превратишься в самого настоящего упыря, которым только детишек пугать!
Продолжая разыгрывать растерянную деревенщину, он поднялся на крыльцо и постучал в дверь, поскольку звонка, пропади он пропадом, не было и тут. На стук никто не отозвался. Майор осторожно повернул латунную ручку и приоткрыл дверь. В лицо пахнуло умопомрачительным ароматом украинского борща. Борщом в этом доме пахло всегда – как ни странно, даже в те редко выпадающие дни, когда борщ не только не подавали к столу, но и не готовили. Где-то в недрах дома торопливо и неразборчиво бубнил мужской голос. Похоже, Струп не ошибся в своих предположениях: в доме работал телевизор, и передавали по нему именно матч чемпионата Европы по футболу, а не выпуск новостей или очередную слезливую мелодраму.
Черный кот по кличке Мухтар – здоровенная, килограммов на восемь, разжиревшая скотина со скверным, подлым характером, любитель справлять малую нужду в ботинки гостей, – скрипуче мяукнув, протиснулся мимо Струпа на улицу, попутно успев обтереться об его левую штанину. Сдержав естественный порыв проводить его пинком под зад, Струп открыл дверь пошире и вошел. Ему вдруг с большим опозданием вспомнилось, что сзади за поясом брюк, прикрытый полой куртки, у него торчит пистолет. С оружием он в этот дом не входил никогда: дробовик был громоздок и выглядел вызывающе, особенно здесь, в родовом поместье самого начальника заставы, а носить пистолет такой мелкой птахе, как Струп, было не по чину. Но сегодня все шло через пень-колоду, и он решил просто плыть по течению: авось, не заметят, а заметят – скажу, что нашел.
Со стороны кухни не доносилось ни звука, из чего следовало, что Галины Дмитриевны действительно нет дома. Продолжая корчить из себя бедного родственника, Струп двинулся на бормотание работающего телевизора. Кто и с кем играет и каков на текущий момент счет, он не знал и не хотел знать: футбол его интересовал примерно так же, как и Глеба Сиверова, о существовании которого майор даже не подозревал.
Проходя мимо коридора, ведущего к бассейну и бане – именно бане, а не сауне, даром что с бассейном, – он почувствовал, как оттуда потянуло ровным сырым теплом. Все было правильно: баня пребывала в полной боевой готовности, поскольку времени, чтобы ее натопить, у Петра Михайловича после их телефонного разговора было предостаточно.