В Одессе, родном городе Ивана Лазаревича, любили каверзные вопросы: «А ты хочешь стать лёдчиком?» – представители этой профессии развозили лёд на тележке, но её название звучало на слух весьма представительно.
Ваня хотел быть летчиком, как папа, и не только, еще моряком, танкистом и даже каким-нибудь животным, китом, например, или морским змеем, почему нет. Наверное, с тех пор, как отец, в 70-е испытывавший экранолет ВВА-14, познакомил маленького Ваню Лазаревича с Робертом Бартини. Роберт Людвигович мог быть авиаконструктором только в стране мечтателей, в СССР. У себя на старой родине, в Италии, он, скорее всего, трудился бы фокусником в цирке. Неизвестно, получил ли он вообще инженерное образование, по крайней мере, сам чертежи не делал, однако был техновизионером высокого уровня. А еще был он создателем гипотетического «мира Бартини», в котором помимо трех пространственных координат, имеются еще три временные.
Ване Лазаревичу было лишь семь, когда папа случайно встретил Бартини на Французском бульваре. Конечно, запомнилось то, что у Роберта Людвиговича очень странный взгляд. Это потому что не сужаются зрачки, затем объяснил папа. А Ваня тогда подумал – как у морского змея. Отложились в памяти и другие слова змея-конструктора, хотя никакого особого значения мальчишка им тогда не придал…
«Мы можем быть кем-то еще, – говорил Бартини, обращаясь, конечно, не к Ване, а к своему другу Аркадию, но поглядывая и на мальчика пронзительным змеиным взглядом. – Кем-то, с другой судьбой. Каждую секунду мы выбираем новый путь, но и старый путь не исчезает насовсем. И мы можем вернуться на него снова, в какой-то точке, в некий момент. Даже если мы сошли с него сто миллионов лет назад. Этим и объясняется, что любая тварь несет набор генов, большинство из которых будто не надобно, а на самом деле – это запаска для другого варианта пути...»
«А-а, гены… У меня Генка есть приятель, надо будет ему рассказать, пока он в крокодила не превратился», – отозвался Ваня, вызвав ржание взрослых.
«Роберт, мы тебя заждались», – окликнули приятные дамы, которыми змей-конструктор всегда был окружен.
«Ну, будь здоров, Аркадий. Еще полетаем».
Бартини пожал руку Ваниному отцу, поцеловал Ваню в макушку – впечатлительному мальчику показалось в этот момент, что у него по позвоночнику проползла змейка – и пошел по бульвару, прямая спина, гордый профиль, ноль-внимания на щебет дам.
Собственно и без всякого Роберта Людвиговича Ваня Лазаревич обладал очень неплохим воображением. Однако змеиный взгляд Бартини что-то изменил. Ваня мог представить себя, к примеру, пилотом, сорвавшимся в штопор и сжимать ложку, как ручку управления самолетом, а потом, «выйдя из штопора», утирать настоящий пот со лба. Или китом. Будто завис он в синей толще воды, которая доносит до него звуки далеких товарищей по мокрому царству, которых он никогда не увидит, принося шепоты и звуки всего могучего тела океана, от его ложа, скрытого в давящем мраке, до бурной поверхности. Или вообще чудищем – тем самым морским змеем. Что, не такая уж мерзкая тварь, а как он орудует хвостом, виртуоз, покруче чем Ойстрах смычком. Погружение в выдумку длится минут пять-семь, а потом…
