Выпив большой бокал виски и обменявшись рассеянным рукопожатием с друзьями, я стал пробираться вперед. Некая сила влекла меня к шумной и пестрой танцевальной дорожке, а от музыки — знаменитого rhythm and blues шестидесятых годов — ноги просто зудели. Я беззаботно вклинился в толпу сверкающих галунами моряков, длинноволосых северян, смуглых или светлых уроженцев Востока, которые отплясывали столь свободно, что их неуклюжесть вернула мне уверенность — в любом случае у меня получится не хуже. Я улыбался парам, заговаривал с двумя красивыми девчушками, которые танцевали вместе: я чувствовал себя полностью в своей тарелке. И, неприметно проложив дорогу сквозь эту чащу тел, я приблизился к Ребекке.
— Ку-ку, Траволта, покажем класс?
Я глупо осклабился. Я дошел до того, что принимал насмешку за комплимент! Внезапно оказавшись прямо перед ней, я ощутил себя нелепым: два наших силуэта рядом, должно быть, представляли странное зрелище, невообразимо забавное для всех. Ее пугающее великолепие лишь оттенялось моей нескладностью. Скверная и принужденная копия, я пытался со своей заурядной личностью включиться в балет ее бешено отстукивающих по дорожке ног. И у меня проскользнуло сожаление, что я не умею танцевать — расплата за печальные занятия литературой. Танец, поп, диско составляли мир, от которого мы с Беатрисой заботливо сторонились, полагая его суетным и, главное, слишком обыденным. Мы слушали только классику, в последнее время большей частью итальянскую оперу и Малера, относя все виды варьете к факторам несущественным, и вот эта вселенная, которой мы пренебрегали в силу предубеждений, встала передо мной как единственная, имеющая значение. Тщетно я стремился к непринужденной легкости, пытаясь связать сложные аккорды с движениями колен и лодыжек, — мне это никак не удавалось. Я чувствовал, что меня рассматривают, изучают, оценивают с головы до пят. Положение совсем ухудшилось, когда Ребекка, взглянув на меня, откровенно захохотала, и я пришел в отчаяние от такой непосредственности.
— Ты меня до слез смешишь своей манерой танцевать. Переваливаешься с ноги на ногу, как Балу в «Книге джунглей» Уолта Диснея.
Я силился показать флегматичное презрение, но лицо мое, несомненно, выдавало обиду. Ноги у меня парализовало, а Ребекка проворно кружилась вокруг собственной оси, затем возвращалась ко мне, демонстрируя всем, что она хотя и со мной, но одна, поскольку я для нее партнер случайный и не слишком удачный.
— Смотри, даже Франца развлек наш танец.
Я обернулся и разглядел сквозь толпу инвалида, который изо всех сил махал нам руками. Морда у него сияла, он хлопал себя по животу, пальцем показывал мне стоявших рядом Марчелло и Раджа Тивари. Эти заговорщицкие жесты вывели меня из себя. Одним взглядом калека охватывал всю танцевальную дорожку, и, несмотря на заслон из движущихся фигур, я целиком был в его власти. Окаменев от пристального взора этих знакомых глаз, я сказал Ребекке, что принесу ей выпивку. Франц, не упускавший из виду ни одно из моих движений, покатил за мной в бар, где сам плеснул мне в бокал изрядную порцию джина. Я чувствовал, что он заряжен, как ружье, готов к оскорблениям и сарказмам.