— Твою мать! Всё — кажись, приехали… Что-то у нас там отвалилось. Может колесо пробили?
Парни вылезли из машины. Улица встретила их холодным ветром. Костров, подстелив на землю тряпку, кряхтя, стал рассматривать низ машины, подсвечивая себе зажигалкой.
— Да нет — это, кажись, шаровая накрылась, — закончив осмотр, уныло пробормотал Володя. Он встал с колен и отряхнулся. — Хорошо ещё что здесь шаровые опоры не как на нашей классике. А то бы колесо сейчас на сторону выворотило бы. И пришлось бы здесь до утра торчать.
Витька был не так подкован в устройстве автомобилей. Он невесело поинтересовался:
— И хули теперь делать?
Костров ещё раз встал на одно колено, с силой дёргая за колесо, осмотрел переднюю подвеску.
— Самым тихим ходом ехать вон туда… — Толстый показал на далёкие светящиеся огоньки. — Это, судя по всему, Белая Церковь. Довольно большой город. Там можно поискать мастерскую. Хорошо ещё, что мы запасную шаровую купили…
— Да уж…Куда лучше… Скорее всего сегодня до Киева не доберёмся, — проворчал Витька и сплюнул. Друзья залезли в машину и медленно поехали у края дороги с включенными аварийными огнями. На каждой маленькой кочке под капотом машины слышался скрежет, который внушал серьёзные опасения. Но так просто убить витькин оптимизм было сложно. Карытин, прислушиваясь к громким поскрипываниям, размышлял вслух:
— А, может, оно и к лучшему — утром в Киеве проще затеряться. Снимем здесь хавиру какую-нибудь. Почистим пёрышки, помоемся. Бухнём слегонца, а, чувак? — и он озорно локтём толкнул Володю. — Главное — доковылять до этой Белой Церкви и не рассыпаться вдребезги пополам!
Толстый согласно кивнул и снова уткнулся в книжку. Витька оторвал свой взгляд от дороги и посмотрел на приятеля:
— Да брось читать всякую херню! Готовься лучше к разграблению этой, как ты назвал этот караван-сарай?
— Белая Церковь. Здесь, между прочим, шинный завод «Росаву» штампует. Можно резину в полцены купить.
Витька, забавляясь, сделал большие глаза и, растягивая гласные, изумлённо протянул:
— Да ты шо-о-о? В полцены? Ну, тогда — затаримся по-полной! Наживёмся с тобой, а, череп? Брось читать — кому говорю! Или вслух читай!
Толстый согласно кивнул головой:
— Вслух могу. Слушай, серость — набирайся мудрости!
Он перевернул назад страницу, и зачитал:
«…Каким я хотел бы видеть себя изнутри?
Меняющимся и непредсказуемым… Дождь и вьюга. Грязь в мокром овраге. Молния и засуха. И зелень травы в мокрых каплях… Солнце в обрамлении гаснущих звёзд и Ледниковый период, длиной в дыхание. Месть и жестокость, разбавленная слезливой чувственностью и предательством. Напор и смирение, вонзённое в похоть, и сладострастие мгновения…Обезьяний хохот и погребальный костёр воина… Чёрт знает какой кошмар с пьяной радугой на хребте! Неслыханное самобичевание с кинжалом за пазухой…Героем, уводящим в трясину дружественное войско…