Игорь Леонидович начал с осмотра задержанного. Задрал веко, внимательно рассмотрел глаз, потом измерил кровяное давление и удовлетворенно хмыкнул, положив тяжелую морщинистую руку Гортану на затылок.
– Парень не из храбрых, волнуется – зрачок чуть-чуть расширен, давление немного выше нормы, что понятно, но в целом он в порядке и для работы пригоден. Можем начинать.
– Будем начинать, – кивнул майор Лохматый.
Игорь Леонидович поставил на стол свой чемоданчик, достал из коробки большую ампулу с мутно-бурой маслянистой на вид жидкостью, посмотрел содержимое на свет, встряхнул, стукнув по ампуле ногтем, и пальцами отломил острый конец ампулы. Шприц показался Гортану чудовищным по размерам, хотя был просто крупным, как и одноразовая игла, вставленная в него.
– Готовьте руку, – распорядился фельдшер.
Санитары, видимо, проходили особую дрессировку и очень ловко закатали задержанному рукав выше локтя. Запах спирта наполнил кабинет. Игорь Леонидович, как человек не пьющий, спирта не жалел и обработал руку проспиртованной ваткой со старанием. Гортан, не знающий, что с ним произойдет, но не имеющий возможности сопротивляться, нервно подрагивал и часто моргал. Но игла фельдшера вену нашла сразу и ввела препарат безболезненно, хотя сам задержанный с мукой на лице следил за этой иглой и медленно опорожняющимся шприцем, и со стороны могло показаться, что ему очень больно.
– Скоро? – спросил майор Лохматый.
– Как обычно. Три минуты максимум на раскачку, потом его понесет…
– Главное, чтобы не пронесло, – поморщился старший лейтенант. – Не люблю в кабинете такие запахи. Однажды бича одного допрашивали, ох и пахло от него. Неделю в кабинет заходить было противно…
– Такой эффект возможен, – неожиданно согласился фельдшер, – но он, как правило, случается через несколько часов после завершения действия скополамина. Жутчайшая диарея. Приходится принимать меры против обезвоживания организма. Но я прослежу, чтобы с ним ничего не случилось. Мне тоже лишние разбирательства ни к чему…
Гортан оказался слаб, скополамин начал действовать на него уже через минуту. И вылилось это в громкие и долгие матерные тирады. Из тех редких слов, что проскальзывали между матюками, можно было составить и предложение, общий смысл которого сводился к следующему:
– Справились, сволочье поганое. По одному никто бы из вас не рискнул со мной связаться. Я и не таких ломал. Привязали к креслу и радуетесь. Раз привязали, значит, боитесь. И правильно. Меня все должны бояться. Мне все равно, что за человек передо мной. Любого завалить могу. Хоть первого вора в стране, хоть президента. И никто меня не поймает. Я – хитрый и умный. А вы – дурачье и сволочье.