— Ну зачем же так о себе. Цаля ответил бы на это словами Талейрана: никогда не говорите дурно о себе, ваши друзья сами достаточно наговорят о вас.
— С такими не вожусь, — ответила Лиля и остановилась. — Вам в какую сторону?
— Прогоняете, не гожусь в попутчики?
— Ну что вы, Дмитрий Андреевич… — Лиля даже смутилась. — Просто мне нужно на базар. — И доверительно добавила. — Вечером там всегда дешевле.
— Я с вами, если не возражаете. Хочу чего-нибудь сладенького, восточного, да и орешков не мешало бы, тут они хорошие, дешевые…
— Странный вы, — сворачивая к рынку, сказала Мишульская, — мужчины, даже сладкоежки, обычно не признаются в том, что они любят сладкое, все бахвалятся — мы любители всего горького, нам горькую подавай. А вы — сладкое…
— Просто я всегда, Лиля, такой, какой есть на самом деле, — грустно сказал Осеин.
Старый высокий куст сирени, мимо которого они проходили, ожил от набежавшего ветерка, плеснул на Мишульскую и Осеина крупными дождевыми каплями. Лиля даже вскрикнула от неожиданности. Осеин снял забрызганные очки и, протирая их, повторил уже со вздохом:
— Да, именно такой, как есть, никого из себя не ставлю, никого не играю.
Его небольшие, почти без ресниц, глазки были сонно, по-кроличьи печальны, и эта печаль, и розоватая вмятинка от очков на переносице почему-то делали его очень похожим на мальчика, только что побитого сверстниками, исцарапанного, готового вот-вот расплакаться. Лиле даже стало жаль Осеина, она осторожно взяла его под руку.
— А другие что, не такие, какие они есть на самом деле, играют?
— Не совсем так.
Он надел очки и слегка закинул голову вверх. Теперь он снова был тем, кем его все знали: строгим, неподкупным куратором, человеком, стоящим на страже киношной эстетики и нравственности, волевым и твердым; и Лиле захотелось отнять руку, но он, будто ощутив это, повелительно прижал ее локтем и продолжал:
— Не совсем, милая, так, люди не настолько талантливы, чтобы постоянно играть то, что больше импонирует их желанию и замыслу. Такой талант дается лишь на время, для влюбленных, которые хотят понравиться друг другу. Это естественно, это в генах. Люди же зачастую лишь доигрывают тот образ, который из них создают другие. О, это они инстинктивно чувствуют, прекрасно угадывают режиссуру…
— И образ подлеца тоже?
— Ну зачем же, — засмеялся Осеин. — В жизни, как и в искусстве, главенствует, в основном, положительное начало, положительный герой. Вот его-то образ постоянно и доигрывается нами, грешными.
— А это потому, что все же положительных, добрых людей в мире больше, чем злых…