Официантка подходит и уносит ее тарелку, сопливое яйцо в кремовой чашечке, и кусочки хлеба и джема, лежащие рядом с ним. Ренни, как ребенок, съела мякиш и оставила корки.
После завтрака начинается остаток дня, который непременно будет слишком длинным, слишком жарким и ярким, чтобы его можно было заполнить какой-либо деятельностью, движением. Ей хочется пойти на пляж поспать на солнышке, но она благоразумна, она не хочет выглядеть как поджаристый цыпленок. Ей нужен крем для загара и шляпа. После этого можно начать крутиться: достопримечательности, развлечения, теннисные корты, престижные отели и рестораны, если они есть.
Ренни знает, что в тропиках выматываешься, теряешь импульс, впадаешь в оцепенение и деморализуешься. Главное, продолжать идти. Она должна убедить себя, что если ей не удастся состряпать жизнерадостную статью об удовольствиях на Сан-Антонио на проверенном материале, то вселенная перевернется.
Может быть выдумать всю статью, придумать описание нескольких восхитительных маленьких ресторанчиков, немного старосветского шарма в Новом Свете, подбросить какую-нибудь романтическую историю, сдобрить все это несколькими фотографиями малоизвестных уголков, к примеру Сен-Китса. Она представляет себе легионы бизнесменов, кидающихся на Сан-Антонио и потом вне себя от гнева в контору главного редактора «Визора». Не пойдет, ей нужно что-то привезти, у нее перебор со счета в банке. Она всегда может поразмышлять о перспективах развития.
Что мне нужно, так это пробковый шлем, думает она, и несколько носильщиков, чтобы несли меня в паланкине и еще немного того, что все они постоянно пьют у Соммерсета Моэма. Розовый джин?
То, что Ренни делает, она делает только потому, что ей это удается, по крайней мере, так она говорит на вечеринках. А еще потому, что больше она ничего не умеет, о чем она умалчивает. Когда-то у нее были амбиции, которые теперь она считает иллюзиями: Ренни верила, что существует единственный предназначенный ей человек, а не несколько ему подобных, и еще она верила в то, что проживет единственную настоящую жизнь, а не суррогат ее. Но это было в 1970, и она училась в колледже. Тогда в это легко было верить. Она решила специализироваться на злоупотреблениях: ее политикой станет честность. Она написала одну статью для «Варсити» о произволе городских архитекторов и еще одну о недостатке уютных дневных садиков для одиноких матерей, и расценила грязные, а иногда угрожающие письма, полученные ею после публикаций, как доказательства эффективности своей работы.