— Что написано на нашей наклейке? «Нет любому оружию!» Значит, вы примерно представляете мои чувства по этому поводу. И если у кого-то, с кем общается Майкл, в доме имеется оружие, меня это не может не волновать. До тех пор, пока Майкл не подрастет…
Внезапно Кэтрин почувствовала, что говорит что-то не то. Она никогда раньше не использовала свою собственную трагедию как средство воздействия на кого-либо. Так с чего она решила открыться именно сейчас? Она налепила эту наклейку в приступе ярости — в тот самый горький момент своей жизни, когда увидела счет из госпиталя и поняла, что не в состоянии оплатить его.
— Да и став взрослее, он возьмет в руки ружье лишь под присмотром кого-то ответственного, имеющего на него положительное влияние.
— Мальчикам никогда не рано учиться уважению к оружию.
— Майкл очень привязан к вам, Таннер. В его жизни почти не было мужского влияния. Он буквально готов молиться на вас. Поэтому я не хотела бы, чтобы ваши рассказы об охоте вызвали у него нездоровый интерес…
— Нездоровый?
— Я имела в виду…
— Кажется, я понял, что вы имели в виду, Кэтрин, — мягко перебил он, подходя ближе.
Ей захотелось повернуться и убежать. Но она не позволила нервам сыграть с ней злую шутку и заставила себя довести беседу до конца. Он стоял так близко, что она чувствовала запах его крема после бритья.
— Вы боитесь, что Майклу покажется, что спускать курок так же просто, как стрелять из игрушечного пистолета по банкам?
— Нет. Все гораздо серьезнее. Я хочу, чтобы он понял: это серьезный вид спорта, требующий тренировок, труда и пота.
— И мне вы обучение такому виду спорта не доверили бы?
— Нет, не доверила бы.
— Почему же?
— Потому… — Кэтрин хотелось так откровенно охарактеризовать этого типа, но она все же не решилась сказать ему все это в лицо. — Потому что я без конца бы волновалась, что сын подвергает себя ненужному риску. Чтобы его похвалили. Чтобы самоутвердиться.
— Все дети постоянно рискуют. С того самого момента, как сделали свой первый шаг. Вы это знаете лучше, чем многие, потому что наблюдаете это каждый божий день.
— Это совсем другое.
— Ой ли?
— Я боюсь, что Майкл может пострадать.
В глазах Таннера мелькнула какая-то догадка, он не торопясь поднял с пола сложенную шкуру. Слегка раскачав, он швырнул ее через весь гараж в тачку с мусором. Когда он снова повернулся к ней, лицо его выражало лишь вежливое внимание.
Он мог бы высказать ей все, что успел передумать о ценности жизни за последние несколько лет. Пустых лет. Но то были глубоко личные мысли, выстраданные им. Такие, что обычно прячут в самых дальних тайниках души.