Прикрыв калитку резной монастырской ограды, в Архиерейский садик вошла девушка в летнем сером костюме. Невысокая. Худощавая. Приподняв вуаль на соломенную шляпку, неторопливо огляделась по сторонам. Сквозь зелень лип, плотным кольцом окружавших башню Ипатьевского монастыря, проглядывала серебристая лента Костромы. В синеющих далях белели колокольни костромских церквей, горели кресты соборов.
Узкие тропинки Архиерейского садика, посыпанные зернистым песком, в лучах заходящего солнца казались красными. Девушка все дальше и дальше уходила от угрюмой остроконечной башни со стрельчатыми бойницами и железным флажком, вращавшимся под напором ветра. С криком проносились чайки, залетевшие с реки. У небольшого прудика, скрытого кустарником, она остановилась. Заметив одинокую скамью, села, впитывая сладковатый аромат цветущих деревьев. Облетал белый цвет с яблонь, падал пушистыми снежными хлопьями в зелень травы. Девушка перевела взгляд на пруд, на зеркальной глади которого дрожали и множились цветущие яблони.
От часовенки с шатром, поросшим серым мхом, отделился человек. Красная рубаха с косым воротником опоясана шитой тесьмой. На ногах липовые лапти. Новые. Скрипучие. Поверх рубахи синий жилет, из кармашка змеей тянется тяжелая медная цепь к часам. Широкой ладонью он зажал бархатную шапку, отороченную мехом. Суконный пиджак волочил по траве. «Видно, из белопашцев», — подумала девушка, неприязненно поглядывая на мужика.
Мужик прижимал к груди кулек малинового бархата с золотыми звездами. Пьяный. Счастливый. Осоловело взглянул на девушку. Размашисто крестился. Охал. В глубине часовенки в трепетном пламени зажженной свечи вспыхивал перламутровый оклад иконы. Кротко смотрела на мир божья матерь с дугообразными бровями и горестно сжатым ртом. «Конечно, из белопашцев, — утвердилась окончательно девушка, — пришел поклониться Федоровской иконе… Что мужик?! Александр III и то приехал к своей заступнице…»