Недовольные, что их оставили с носом, трапперы приготовились выместить на нас обиду, и тогда я представил нас с Чарли – назвал полные имена. Услышав их, трапперы тут же притихли. Теперь ненависть возрастет, напитанная тихой, сдержанной и затаенной злобой. Чарли же трапперы показались забавными. Не удержавшись, он сделал замечание:
– Да вы, похоже, пари заключили: кто скорее станет совсем круглым?
Мейфилд рассмеялся, а трапперы обменялись тяжелыми взглядами. Самый крупный из них заявил:
– Ты здесь чужой, правил не знаешь.
– А что, каждый, кто здесь осядет, должен наряжаться телком?
– Ты собираешься осесть в нашем городе?
– Пока я только еду мимо, но присмотреться к местечку намерен хорошенько. Так что не удивляйся, если повстречаешь меня снова.
– Я вообще ничему не удивляюсь.
– Совсем? – Чарли подмигнул мне.
Мейфилд отослал трапперов прочь. Когда снаружи стало смеркаться, он велел зажечь в комнате свет: позвонил в средний колокольчик, и на звук – совсем иного тона – прибежал китайчонок лет одиннадцати-двенадцати. С небывалой ловкостью и расторопностью он перебегал от свечи к свече, зажигая их по очереди.
– Работает так споро, будто от этого зависит его жизнь, – заметил Чарли.
– От этого зависит жизнь его семьи, – ответил Мейфилд. – Мальчонка копит деньги, чтобы привести всех сюда: мать, сестру и папашку. Отец – калека, если я правильно понял, хотя черт его знает. Я и половину не могу понять из того, что этот сволочонок лопочет. Посмотрим, может, он цели и добьется.
Когда мальчишка запалил все свечи и комнату залил их свет, он снял шелковую шапочку и поклонился Мейфилду. Хозяин хлопнул в ладоши и воскликнул:
– А теперь танцуй, китаеза!
Услышав команду, мальчишка задергался совсем уж не изящно и дико, словно босиком ступал по раскаленным углям. Смотреть на это было противно, и если я прежде не имел о Мейфилде строгого мнения, то теперь с ним твердо определился. Стоило хозяину хлопнуть в ладоши второй раз, и мальчишка рухнул на четвереньки, задыхаясь и без сил. Мейфилд бросил ему пригоршню монет; китайчонок, собрав их в шапочку, быстро и бесшумно выбежал из комнаты.
Вскоре вернулась старуха. Она принесла шкуру, очищенную и натянутую на раму, словно на барабан. Когда она втаскивала эту громоздкую конструкцию через порог комнаты, я было встал помочь ей, но Мейфилд – чересчур резковато, пожалуй – одернул меня и попросил сидеть.
– Она сама, – сказал хозяин.
Старуха отволокла раму в дальний угол, где мы все могли полюбоваться необычным оттенком медвежьей шкуры. Затем, утерев пот со лба и тяжело ступая, женщина покинула комнату.