– Сейчас уже не упомню. В юности меня часто посещали отчаянные мысли, и я гонялся то за одной мечтой, то за другой… В Орегоне, кстати, понес огромный убыток. Меня ограбили. Один хромец. Вы двое не хромаете, а?
– Вы сами видели, как мы вошли, – ответил Чарли.
– В тот момент я не обратил внимания. – Полушутливым тоном Мейфилд спросил: – Не соизволите ли встать и щелкнуть каблуками?
– Решительно возражаю, – ответил я.
– У нас обоих ноги крепкие и здоровые, – уверенно добавил Чарли.
– Но каблучками не щелкните? – спросил у меня Мейфилд.
– Да я скорее подохну.
– Какой недружелюбный, – заметил Мейфилд моему братцу.
– Сегодня – он, завтра – я, – ответил Чарли.
– Ну, сегодня мне больше нравишься ты, – заключил Мейфилд.
– Так что забрал у вас тот хромой? – спросил Чарли.
– Мешочек золотой пыли на двадцать долларов и кольт-патерсон с перламутровой рукояткой, которому вообще цены не было. Салун, в котором меня ограбили, назывался «Царственный боров». Вы, парни, как, бывали в нем? В малых городках дела идут то на лад, то под гору. Не удивлюсь, если этого салуна больше нет.
– Он стоит, как и стоял.
– У того хромца был при себе ножик с загнутым лезвием, по типу серпа.
– А, так это ж Робинсон, – вспомнил Чарли.
Мейфилд резко выпрямился.
– Как? Ты его знаешь? Уверен?
Чарли кивнул.
– Вашего хромца зовут Джеймс Робинсон.
– Ты что творишь? – спросил я у Чарли, и тот, пока Мейфилд возился с пером и чернильницей, записывая имя обидчика, ущипнул меня за бедро.
– Он так и живет в Орегоне? – затаив дыхание, спросил Мейфилд.
– Да, никуда он не делся. При нем все тот же кривой нож, а хромота давно прошла, временная хворь. Правда, сыскать Робинсона легко: все в том же салуне. Он сидит себе, пьет и откалывает шуточки, над которыми никто не смеется. Такие вот они глупые и неуместные.
– Частенько я его вспоминаю, – признался Мейфилд. Убрав перо в подставку, он сказал: – Я его тем же серпом и выпотрошу, а потом за собственные кишки подвешу.
Услышав обещание столь показательной расправы, я невольно закатил глаза. Кишки не выдержат и веса малого ребенка, не то что взрослого мужчины. Извинившись, Мейфилд пошел отлить, и мы с Чарли, улучив момент, пошептались.
– Какого хрена ты вот так запросто выдал Робинсона?
– Да он от тифа помер с полгода как.
– Помер? Ты уверен?
– Не сойти мне с места. В прошлый раз я навещал его вдову. Кстати, у нее искусственная челюсть. Ты не знал? Представляешь, прихожу к ней, а она такая вынимает зубы и кладет в стакан с водой. Меня чуть на месте не вырвало.
Мимо прошла шлюха. Она пощекотала Чарли за подбородок, и он мечтательным тоном произнес: