— Естественно, это не может не поставить под сомнение чистоту ее крови, а соответственно, и крови твоего брата. Поэтому логично, что со-родичи его невесты решили не рисковать, заключая этот союз.
Лучше бы он еще раз меня ударил.
— Правда, мне не понятно поведение твоего деда. Ему следовало объявить дочь умершей. Это избавило бы род от многих проблем.
В частности от меня.
Ну да, возможно, если не дед, то Брокк пришел к такому же выводу. Мертвых не судят. О мертвых и не помнят. А без моего имени семейная родословная выглядит куда как приличней.
И стоит ли воскресать?
— Они любили друг друга, — это единственное оправдание. Но я не понимаю, почему вообще оправдываюсь. Не Одену судить моих родителей.
— Любовь ничего не значит, — спокойно отвечает он. — Прежде всего есть ответственность перед своим родом. Твоя мать забыла о ней, и пострадали ее собственные дети. Твой брат остался без невесты, а ты…
— Что я?
— Ты вряд ли когда-нибудь выйдешь замуж. Во всяком случае, за Перевалом. Если твой род тебя признал, то не допустит брака с тем, чей статус сильно ниже твоего.
То есть с полукровкой, таким же недоразумением, противоестественным по своей природе.
— А брак с равным по статусу с учетом твоего происхождения маловероятен.
Спасибо, что объяснил. И вообще по душам поговорили, только больше отчего-то не хочется. Наверное, для Одена действительно все логично и определенно, и меня не должно бы существовать, правда, тогда и он прожил бы недолго…
К мертвой лозе подобные мысли.
Я ухожу. Я умею ходить очень тихо, и луг отзывается на просьбу, прячет следы в хитросплетениях трав. У меня есть ковер из клевера, солнце и мое подзабытое одиночество.
Закрываю глаза, слушаю стрекот кузнечиков.
Солнечный жар растапливает боль, и ту, которая физическая, и другую… я уже думала, что здесь нарастила толстую шипастую шкуру. Ничего. Пройдет. Все проходит, и завтра тоже будет день.
О приближении Одена предупреждает луг. И я вполне успеваю уйти, но остаюсь на месте: глупо играть в прятки со слепым. Да и он таков, каков есть.
Не он один. Там, за Перевалом, так будут думать если не все, то очень многие. И возможно, мне лучше остаться по эту сторону гор… или хотя бы не заводить душевных разговоров.
— Эйо?
— Я, — открываю глаза аккурат затем, чтобы увидеть, как божья коровка приземляется на кончик носа. Сейчас Оден извинится, я извинения приму и все будет почти, как раньше.
Только извиняться он не думал.
— Я сказал то, что думаю, — он встал, загораживая солнце. — Я могу солгать, и тебе будет приятно. Я вообще могу говорить только то, что ты хочешь слышать. Но я тебя уважаю, поэтому говорю правду.