— Дочь? Оставь себе. У меня их еще четыре. А вот тот, из-за кого я войну проиграла, один.
Оден. Неразменная монета, выкупившая ее собственную жизнь. Не будь его, и Холмы бы вскрыли. Совет желал этого. Требовал. Грозил Королю мятежом, но все же подчинился.
А эта тварь вновь обманула.
— Я не буду тебя отговаривать, — Король налил еще вина. — Если ты захочешь сам заняться поисками.
Пойти за Перевал? И дальше что? Рыскать по городам, надеясь не то на случай, не то на чудо? Узнать, что опоздал? И поддавшись гневу, вырезать какое-нибудь безымянное поселение, где ненависть к детям Камня и Железа толкнула к убийству?
Месть не принесет облегчения.
А гнев — пользы.
— Однако… я бы предпочел, чтобы ты остался.
Это еще не приказ, просьба.
— Почему?
— Слухи, — повернувшись к Виттару, Стальной Король заглянул в глаза. — Многие говорят, что ты не способен справиться с собой.
И называют Бешеным.
— Что еще?
— Что меняя обличье ты теряешь разум. Контроль. Что ты уже на грани, если не за ней. Что война окончена, но ты продолжаешь воевать… и вот-вот созреешь для того, чтобы повести за собой дикую охоту.
— И многие пойдут?
До Виттара доходили… странные разговоры. О землях за перевалом. О людях, которые слишком верны прежней хозяйке. И тех, в ком осталась кровь Туманной Королевы.
О том, что Король чересчур мягок.
Он слишком многих пощадил, не понимая, что зло необходимо выкорчевать с корнем. И есть те, кто не боится замарать рук.
— Боюсь, что многие… прости, Виттар, но твой брат и вправду был бы удобнее мертвым.
Это тоже говорили, сначала намеками, потом — открыто, в лицо, требуя не выполнять очередные просьбы Королевы Мэб. И если бы она попросила о чем-то несовместимом с честью дома…
…но Королева знала, где остановиться.
— Сейчас он — красивый символ. А символ легко станет знаменем для тех, кто хочет мести. Здесь нет ни твоей, ни его вины, но… я не думаю, что тебе стоит отправляться за Перевал.
— Опасаешься, что я не сумею себя остановить?
— Я опасаюсь, — взгляд Стального Короля не получается выдержать долго, да и дерзость это — смотреть ему в глаза. И кто другой за дерзость поплатился бы. — Я опасаюсь, что скажут, будто ты не сдержался. Этого будет достаточно.
Он мог бы добавить, что Оден обречен. И был обречен изначально. Что четыре с половиной года в руках Королевы — это больше, чем можно выдержать, не лишившись разума, и если вдруг случится чудо и Одена удастся найти, то вряд ли он выживет.
А если выживет — останется калекой. И не Оденом вовсе, но искореженной оболочкой, заставлять жить которую — жестоко.