Отпрянул, свернув пальцы кукишем: наивная попытка защититься от проклятия.
За воротами — разъезженный и скрипучий мост, который уже к осени начнет разваливаться. А там и дорога, с которой я благоразумно свернуло. И уже на поле, заброшенном, поросшем молодым ивняком и высокой снытью, я позволила псу перевести дух.
— Устал? Это с непривычки… долго тебя держали взаперти?
Не месяц и не два. Чтобы довести бойцового пса до такого состояния нужно время и умение. Я слышала, что палачи Ее Величества весьма искусны, а времени, судя по всему, у них имелось с избытком.
— Хочешь пить?
Конечно, он хотел. Сколько он стоял на привязи? Час? Дольше? Местное солнце палило нещадно, даже у меня по спине струйки пота текли, чего уж о нем говорить.
И воду почуял.
Подался вперед, потянулся к фляге, но отобрать не пытался. Поскуливал только.
— Подожди немного.
В последние недели я почти не тратилась, а фляга была невелика. Вода охотно отозвалась на просьбу, конечно, в чудо-зелье она не превратиться — чудо-зелье вообще из человеческих сказок родом — но боль приглушит и силенок хоть сколько, да прибавит.
— Возьми, — я вложила флягу в руки, помогла сжать пальцы и поднести к губам. — Осторожно. Не спеши. Я не буду забирать. Это все — тебе.
Он пил жадно, но все же сдерживая себя. Не давился. Не расплескивал воду. Знает цену?
Для пыток сгодится не только раскаленное железо, мне ли не знать.
Осушив флягу, пес перевернул ее и вытряхнул последние капли на язык. О том, когда он в последний раз ел, можно было и не спрашивать.
— Больше нет? Ничего. Сейчас мы пойдем в одно место, там воды много. Целый ручей. И еще заводь есть. Напьешься вдосталь.
…а я заодно попробую тебя отмыть и посмотреть, что еще можно сделать.
Лес встретил меня прохладой и дружелюбным шелестом.
— Я вернулась, — сказала я ему, касаясь шершавого листа. И молодой вяз затрепетал, делясь новостью с остальными: Эйо вернулась.
Это ненадолго.
Лес знал, что скоро я уйду, и печалился, роняя сухие серьги берез. Но у деревьев — короткая память, и грустить подолгу они не умеют, зато любопытны сверх меры. Тонкие ветки бересклета потянулись к моему спутнику, скользнули влажноватыми молодыми листочками по щеке, и убрались.
…чужой… мертвый…
— Живой, — возразила я, покрепче сжимая руку, хотя вырваться пес не пытался. Он шел по узкой тропе, почти след в след, и черная мошкара спешила на запах крови.
…мертвый.
Возможно, лес видел больше, чем я с моим осколком истинного дара, а быть может, ему просто хотелось, чтобы пес умер. Желательно здесь, в ложбине, укрытой прошлогодней листвой. Сквозь полог ее пробивалась трава, и серебристые стволы осин подымались колоннами к самому небу. Ветер дразнил деревья, и осины дрожали, перешептываясь.