Радзинский:
«…И вот после Октябрьского переворота, в октябре 1918 года, Малиновский возвращается из Германии в Петроград! Его тотчас арестовывают, переправляют в Москву. Уже 5 ноября в Кремле состоялся суд, и Малиновский сделал странное заявление, о котором в своей книге о Ленине пишет Луис Фишер: „Ленину должна быть известна моя связь с полицией“.
Он просил очной ставки с Ильичом, но его поторопились расстрелять…».
Что-то маловато сведений почерпнул Радзинский у Луиса Фишера! Неужели опять решил скрыть от читателей важнейшую информацию?
На следствии Малиновский признал, что выдал Свердлова. Относительно Сталина Малиновский показал:
«Другой случай с Кобой (Сталиным). Тут я его не выдал, но Белецкий (директор департамента полиции. — Л. Ж.) мне сказал, чтоб я был как можно дальше от Кобы, так как он будет на днях арестован, а он как назло, точно желал меня испытать, терзать и так уж гниющую рану, пришел к нам, а от нас в Калашниковскую биржу, где и был арестован».
Можно ли предположить, что Радзинскому не были известны эти показания Малиновского, снимающие все подозрения со Сталина?
Вряд ли…
Радзинский:
«…Думая над историей Малиновского».
Эх, зря Радзинский написал эту фразу. Она ведь, по сути, является чистосердечным признанием в слабом умственном развитии. Не будь этой фразы, архивник мог заявить, что настрочил свою книжку, не особенно утруждая себя раздумьями, анализом событий фактов. Но он, оказывается, «думал»! И вот перед читателями результат многотрудной «умственной» работы драматургического историка:
Радзинский:
«Но вряд ли история Малиновского была единичным явлением. Возможно, была целая практика двойных агентов. И коварный восточный человек, как никто, подходил для этой роли».
Сталина еврей Радзинский называет «коварным восточным человеком», не утруждая себя, как обычно, доказательствами, иллюстрациями, примерами «коварных» поступков Кобы. Ну рассказал бы хоть что-нибудь о том, как Сталин где-то когда-то совершил свое «коварство»! А ведь Радзинский описывает жизнь своего героя, начиная, можно сказать, с пеленок. И ни одного недостойного поступка Кобы!
Радзинский:
«Вероятно, чтобы вести успешнее „бомбовые дела“, Кобе и было предписано Вождем вступить в контакт с полицией. Тогда все становится понятней: и почему он так легко бежит, и почему так мало заботится о своей безопасности…».
Как интересно! Ленин, не будучи знакомым с Кобой, «предписывает» ему:
«Вы, товарищ Коба должны обязательно „вступить в контакт“ с полицией. Это архиважно для дела революции! Я с охранкой уже договорился. Вас будут ждать! И никому ни слова! Строгая тайна конспирации! Об этом будут знать только трое: я, Вы и охранка. Сразу после „вступления в контакт“ приступайте к „бомбовым делам“. Товарищи из „Бунда“ советуют начать с архивариуса Радзинского, который, по их мнению, позорит еврейскую нацию. Крепко жму руку! Кайзер высоко оценивает Вашу деятельность. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Ваш Ильич».