И ни одного подтверждения «версии» Радзинского о работе Сталина на охранку не обнаружено!
Многие руководители и чиновники полицейского департамента после революции оказались за границей. И ни один не опубликовал что-либо, компрометирующее Сталина.
Наверное, это потому, что у них не было архивно-драматургического дарования Радзинского. Да и искали, видимо, без вдохновения!
А без вдохновения, настоянного на зоологической ненависти к объекту поиска, разве что-нибудь эдакое найдешь?
Радзинский:
«Он мог подвести итоги. Ему 37 лет — жизнь уже повернулась к смерти. И кто он? Член Центрального Комитета партии говорунов, большинство которых сидит по тюрьмам, а остальные ругаются между собой по заграницам. Жизнь не удалась!»
Радзинский уверен, что «жизнь удалась», если есть возможность сытно поесть, натянуть на себя белый лапсердак и изображать из себя драматурга.
Радзинский:
«Между тем началась мобилизация в армию среди ссыльных. Свердлову службу в армии не доверили, а Кобу решили призвать.
И опять везли полузамерзшего грузина по тундре, по скованной льдом реке. Лишь через шесть недель, в конце 1916 года, измученного, привезли его в Красноярск на медицинскую комиссию».
Радзинский сдуру сам же и описал, насколько труден и опасен был путь из Курейки в Красноярск. А ведь только что, в предыдущей главе, архивариус все возмущался, отчего это Коба не пытался бежать из последней ссылки. Вот Радзинский, будь он на месте Кобы, — непременно бы убежал. И, глядя на этого карлика со змеиными глазками, убеждаешься — да, этот бы точно убежал.
Радзинский:
«Но повезло: усохшая левая рука освободила от военной службы будущего Верховного Главнокомандующего».
«Повезло», — ухмыляется Радзинский. Интересно, а сам архивариус служил в армии или у него тоже что-то «усохло»?
Радзинский:
«В Ачинске Коба частенько навещает Каменева. Лев Борисович ораторствовал, учил мрачного грузина, а Коба слушал, молчал, попыхивая трубкой. Учился».
9 ноября 1915 года Коба пишет ответное письмо Ленину и Крупской: «Дорогие друзья! А как вам нравится выходка Бельтова о „лягушках“? Не правда ли, старая, выжившая из ума баба, болтающая вздор о вещах, совершенно для нее непостижимых! Видал я летом Градова (Каменева. — Л. Ж.) с компанией. Все они немного похожи на мокрых куриц. Ну и орлы!».
Чему могла «учить» Кобу «мокрая курица» — Каменев? Радзинский уже ссылался на воспоминания Семена Верещака, изданные в Париже, но не привел свидетельство этого старого эсера о том, что «в Закавказье Коба слыл как второй Ленин. Он считался лучшим знатоком марксизма!» А кем считался в партийных кругах Каменев — Радзинский умолчал. Но его почтительное обращение «Лев Борисович» — говорит о многом!