Вспомнил плен, невероятный побег и организацию общего сопротивления фашистской гадине. Первые победы над ранее недосягаемыми воздушными машинами, ответные шаги противника, рост наших потерь и безумное решение бить прямо по логову врага с помощью трофейного дирижабля. И тот, последний, полет…
…Покрытый десятками пробоин от снарядов так неудачно подвернувшихся на пути «Эрликонов» воздушный гигант рухнул, не дотянув километра три до внешнего периметра Метрополии. Выжившие члены экипажа организовали оборону, желая подороже продать свои жизни. А куда деваться? В плену ничего хорошего не светит, особенно учитывая только что разбомбленные предприятия стратегического значения. Я, неудачно ударившись левым локтем при не больно-то мягком приземлении, возглавил группу, оборонявшую правую сторону изрядно помятой гондолы. Свой карабин отдал кому-то из техников – все равно одной рукой нормально стрелять из него не смогу.
Немцы подтянулись довольно быстро, но сразу атаковать не стали, предложив через громкоговорители сдаться в плен. Желающих не нашлось и тогда фигурки в ненавистной серой форме засуетились за ближайшими естественными укрытиями, начав штурм. Мы ответили слабо скоординированной стрельбой из карабинов и дирижабельных «противодраконьих» картечниц. Враги залегли и начали неторопливый обстрел из чего-то тяжелого, похожего на минометы. Над нами в остатках оболочки, раздались мощные взрывы, на головы посыпался всякий мусор. Все остававшиеся в живых члены экипажа попрятались внутри металлических помещений бывшей гондолы, дававших хоть какую-то защиту от визжащих вокруг осколков. Я тоже, забежав в спальный отсек, влез, рядом с другими бойцами, под откидную стальную койку, которая при следующем разрыве и стукнула меня по башке, сорвавшись, видимо, с креплений. На этом воспоминания обрывались…
Так что, надо полагать, нас не добили на месте, а взяли и плен. Не уверен, что я рад именно такому исходу. Вряд ли они меня сейчас лечат ради любви к ближнему или в память о принятых некогда на Земле конвенциях. Скорее, подлечив, захотят выпытать побольше подробностей о наших планах и новом снаряжении, ну и рассчитаться за чувствительную атаку, само собой. Боюсь, ни та, ни другая процедура мне особо не понравятся!
Размышления прервала лощеная рожа в белой шапочке, выплывшая из тумана периферийного зрения и нависшая прямо надо мной. Рожа, судя по антуражу и внимательному осмотру, которому ее обладатель подверг меня, принадлежала местному медработнику. Видимо, результаты осмотра ее вполне удовлетворили, так как, вдоволь насмотревшись и наслушавшись в традиционный старомодный стетоскоп, бросила на столь знакомом языке немецких осин еще кому-то, невидимому пока мне: "Хорошо! Продолжайте соблюдать режим!" и испарилась, не попрощавшись. Впрочем, при появлении она не здоровалась, так что все логично.