«Патер, видимо, очень одинок, — думает Олег. — Никто из нас так и не сошелся с ним поближе. Сторонились даже… С Анатолием тоже, пожалуй, не было у него настоящей дружбы, разве вот теперь только…»
— И ведь вот еще что удивительно, — продолжает Десницын. — День ото дня все большая жадность к знаниям. Казалось бы, нужно уж если и не насытиться, то остановиться на чем-то одном, хотя бы в пределах факультетского курса, а я по-прежнему за все хватаюсь. Это у меня от деда, наверное. Но у него память феноменальная, она все вмещает, мне далеко до него…
— Я много интересного слышал о вашем деде от Боярской, — замечает Олег. — С большим уважением отзывается она о нем.
— Да, дед у меня замечательный человек. Ему уже около восьмидесяти, а он все еще полон любопытства к жизни и людям.
— Он по-прежнему в Благове?
— Да, там. И мало того — все еще «при семинарии», как он выражается. Сам хотел было от них уйти, но ректор лично упросил остаться. «Куда, — говорит, — вам в ваши годы? Будете у нас просто так, безо всяких обязанностей. Только на встречах с иностранным духовенством прошу обязательно присутствовать». Дед у меня с юмором. «Я, — говорит, — им нужен на этих встречах, как «четвертый человек» в отечественном православии, дабы не отстать в этом отношении от католической Европы».
— А что это за «четвертый человек»? — любопытствует Олег.
— Открыл его и описал католический ксендз Роберт Давези в своей книге «Улица в церкви». Ультраконсервативный кардинал Оттавиани охарактеризовал его как христианина, стремящегося произвести революцию в церкви, «маленького коммуниста в церковной ризе». Очень язвительно сказано.
У Олега мысли сейчас о другом, но он понимает, что Десницыну нужен собеседник на все еще волнующую его тему о религии, и он спрашивает:
— Это, стало быть, что-то вроде собирательного образа критически мыслящего католика?
— Вернее, католика, критически относящегося к католической церкви и заинтересованного в ее обновлении, — уточняет Десницын. — Но вот мы и приехали!
— Сейчас направо, — говорит Десницын шоферу, — и, пожалуйста, помедленнее. Видите тот дом на углу? — поворачивается он к Олегу. — Два освещенных окна на втором этаже — это в квартире Грачевых. Я думаю, нам надо проехать немного подальше и там остановиться.
Они так и делают. Потом переходят на другую сторону улицы и внимательно всматриваются в окна Грачевых. Но сквозь их плотно задернутые занавески ничего не могут рассмотреть. Когда проходят мимо фонаря, Олег смотрит на свои часы — уже одиннадцать.
— Пожалуй, Анатолий еще там, — говорит он Десницыну. — Грачеву ведь рано на работу, и он давно бы лег спать, если бы у них никого не было. А Анатолию пора бы уже домой.