К счастью, генерал Штюльпнагель не видел в Лизетте большой угрозы. Впрочем, уже слишком поздно – план покушения набирает обороты. Шпионы союзников не станут подвергать риску возможность убийства Гитлера. Даже если Лондону обо всем известно, там будут хранить молчание и ждать новостей о смерти фюрера.
В полном обмундировании, застегнутый на все пуговицы, Килиан сидел в кабинете и ждал звонка от генерала Штюльпнагеля, чтобы принять на себя командование германской армией в Париже.
Приказ так и не поступил.
Утро сменилось днем, тени за окном вытянулись, а затем растворились в наступающих сумерках. Килиану не хотелось звонить Хофакеру. Даже если в «Вольфсшанце» и взорвалась бомба, то Гитлеру наверняка удалось избежать смерти. Полковника не волновало, что именно пошло не так. Его теперь ничего уже не волновало.
Недели слились для Килиана в непрекращающийся кошмар. Бомба взорвалась, но Гитлер в очередной раз чудесным образом избежал смерти. Килиан мудро решил не высовываться и, как ни подмывало сказаться больным, продолжал работать, ежедневно являясь на службу и пряча кипящие чувства за непроницаемым выражением лица. У себя в кабинете он отчаянно страдал. После взрыва генерал Штюльпнагель опрометчиво поверил, что Гитлер убит, и начал арестовывать парижских эсэсовцев и гестаповцев. Когда выяснилось, что Гитлер жив и весь командный состав уцелел, всех задержанных пришлось освободить.
К тому времени, как Килиан узнал имена берлинских заговорщиков, все они уже были расстреляны во дворе министерства военных дел. Ходили слухи, что виновников покушения поторопился казнить какой-то высший чин, чтобы не дать Гитлеру размотать цепочку заговора до конца. Фюрер жаждал мести. Штюльпнагеля срочно вызвали в Берлин. В дороге он пытался покончить с собой. Для генерала не осталось никакой надежды, его непременно казнят. Гитлер не унимался: волна арестов, начавшихся в Германии, докатилась и до Парижа.
Килиан хладнокровно привел свои дела в порядок и ждал прихода гестаповцев. От секретарши он слышал, что подполковника фон Хофакера арестовали в связи с покушением. Килиан не сомневался: через несколько часов постучат и в его дверь.
Штюльпнагель и фон Хофакер сдержали свои обещания: имени Килиана никто не упоминал. Через неделю облавы в Париже прекратились, хотя в берлинские тюрьмы бросали десятки людей – арестовывали целые семьи, не щадили даже знакомых. Сотням арестованных предъявили обвинение в государственной измене. Килиан бессильно скрежетал зубами при мысли о ни в чем не повинных людях, обреченных на смерть.