Пекарь вернулся в тот момент, когда Люк уже был готов взорваться и начать расшвыривать столы и стулья. Сознание полнейшей беспомощности просто убивало.
– Их не стали здесь оставлять даже на самый короткий срок, – прямо сообщил Фугасс.
– Что? – Люк начал отодвигать стул.
Оба спутника хором шикнули на него.
– Никаких сцен, Боне, – предостерег Фугасс. – Я сказал жандармам, что твой отец должен мне денег, и я пытаюсь их из него вытряхнуть. Мне сообщили, что в Апте командование на себя взяли офицеры СС и всех увезли в лагерь для интернированных лиц в Эксе.
Люк застыл, глядя перед собой невидящим взором. Экс-ан-Прованс! Как будто семью внезапно вырвали у него, забрали туда, где уже не достать.
– Это еще не все. – Пекарь помрачнел еще сильнее. – Лучше уж тебе сразу узнать…
Люк не представлял, что может быть хуже, и молча ждал.
– Мне очень жаль. Твоя бабушка умерла по дороге в долину.
Люк непонимающе смотрел на Фугасса. Быть может, он просто ослышался? Внезапно перестало хватать воздуха, на грудь легла невыносимая тяжесть. В голове замелькали воспоминания. Несмотря на летнюю жару, Люка начала колотить дрожь – все сильнее и сильнее. Чтобы не упасть, он уперся локтями в стол и уронил голову на руки.
Его спутники переглянулись.
– Дыши, Люк! И не забывай про осторожность. Город кишит солдатами, кругом полно гестаповцев и эсэсовцев. Не самое подходящее время, чтобы нас тут видели, а уж тем более – вместе. – Фугасс коснулся плеча Люка. Молодой человек откинул его руку. – В жандармерии хорошо знают твою семью и потрясены не меньше нашего, но они ничего не могли поделать.
Люк застонал при мысли о бабушке. Ни достойного прощания, ни слез. Кулак француза, соотечественника, отнял у нее жизнь.
– Меня сейчас вырвет.
Оттолкнув руки спутников, молодой человек выскочил за угол. Он сам не знал, сколько простоял там, глубоко дыша, прежде чем почувствовал, что за спиной кто-то есть.
– Надо идти, – мягко проговорил пекарь. В руку Люку сунули смоченный водой носовой платок. – На, вытри рот. Соберись.
– Не могу, – простонал Люк.
– Тссс! Не надо привлекать к нам внимание.
– Тогда убирайтесь, – прорычал Люк и сплюнул, силясь избавиться от кислого привкуса во рту.
– Я дал твоему отцу слово защищать тебя. Наше слово – это все, что мы, патриоты, можем дать друг другу. Давай же, встань, наберись мужества.
Щеки Люка разгорелись от ярости. Фугассу хорошо говорить – ему некого любить, и его тоже никто не любит.
– Да, это мне каждый может бросить в упрек, – отозвался пекарь, и Люк осознал, что говорил вслух. – И все же ты не первый, кто потерял на войне любимых людей. Мне очень жаль тебя, правда, но тебе остается лишь один выбор – захлебнуться в канаве или же обрести новое мужество и сражаться, как того хотел твой отец.