Мысль о ее смерти вызвала у него прилив негодования. Но он скрыл его.
— Чушь собачья, и вы прекрасно это знаете.
— Попридержите язык, молодой человек. — Ее тон тут же смягчился. — И перестаньте беспокоиться обо мне. Я знаю, что делаю.
«Пресс» — в беде. Газета, в которую десять месяцев назад Надя вложила свое сердце, душу и все сбережения, стояла перед опасностью банкротства.
Конечно, можно было попытаться спасти положение. Для этого надо было каким-то образом удвоить тираж, заработать несколько тысяч на рекламе или ограбить банк. И как только Надю угораздило взяться за газету, приносившую убытки последние пять лет подряд, и попытаться сделать ее прибыльной?
— Ты все еще хочешь заставить отца гордиться тобой, — пробормотала она вслух.
Джек Стенли Робертсон родился с типографской краской в венах, как говорили о нем в газетном мире, и столь проворными пальцами, что делал набор почти так же быстро, как машина.
В девятнадцать он унаследовал от своего отца газету «Ньюсвик» в родном Сузанвиле. Когда ему исполнилось тридцать, все журналисты уже были наслышаны о маленькой калифорнийской газетке и ее редакторе-новаторе. Первую премию Пулитцера он получил в тот день, когда ей, восьмилетней, удалили гланды. Второго Пулитцера он удостоился, когда она училась в средней школе и редактировала школьную газету.
В журналистском мире Робертсона считали принципиальным и бескомпромиссным человеком. Правда была его богом, а добывать ее — страстью. В «Ньюсвике» печаталось только то, что было проверено и перепроверено, и можно было смело верить каждому слову.
Отец отправил ее в колледж учиться писать ясно и свежо. После окончания учебы он намеревался передать ей все свои знания об информации, но она встретила Фреда Адама и моментально влюбилась в него без памяти.
Робертсон был в ярости.
— Парень работает на телевидении! — кричал он по телефону. — Пользуется косметикой и зачитывает чужие слова. За неимением фактов он многое выдумывает.
Надя любила их обоих и хотела, чтобы они любили ее. Она собиралась выйти замуж за Фреда, поехать с ним в Мехико и писать оттуда статьи в «Ньюсвик». Но вместо этого забеременела и на время перестала писать вообще.
«Ньюсвик» приказала долго жить — даже здание редакции сожгли дотла лесорубы, когда Робертсон разоблачил коррупцию в их профсоюзе. Вскоре умер и отец. Даже на смертном одре он не сказал дочери, что гордится ею.
Обнаружив, что барабанит пальцами по столу, Надя скривилась. Она не была нервной от природы. Да и давно уже не та импульсивная юная леди, какой была когда-то. Жизненный опыт и рождение дочери как-то быстро сделали ее зрелой. Ее жизнь давно подчинялась продуманным целям и тщательно взвешенным стремлениям — никаких крайностей или экзотики, ничего необычного.