Я лежала с открытыми глазами. Стоило закрыть их, и перед глазами как в дурном сне начинала крутиться кассета со вчерашним днем. Как можно стереть память? Ну, допустим, я-то справлюсь. А Shaz? Не уверена, черт, совсем не уверена! Внешняя брутальность каким-то загадочным образом уживалась в ней с невероятной внутренней хрупкостью. Все это в сочетании с потрясающим интеллектом и создавало тот пьянящий коктейль, который делал ее такой неотразимой и такой желанной. Но сейчас эта хрупкость могла обернуться против нее, обернуться против нас. Бог знает, каких проблем она там себе напридумывала, в чем себя обвиняет и как собирается наказывать. Короче, надо было что-то делать и делать это как можно скорее. Пока ее окончательно не унесло в мутный омут бесполезных переживаний и сожалений, окончательно не унесло от меня.
Проснувшись поздно вечером, Shaz, не поднимая глаз и неся какую-то пургу насчет срочной работы, файлов, оставшихся на ее домашнем компе, и истекающих сроков, предложила вернуться к ней, то есть “к нам”, как она предпочитала говорить. Разумеется, спорить я не стала. Когда мы приехали, она, извинившись, сразу же уселась работать. Ну, что ж, наверное, ей так было легче. Мне же после бурных выходных делать не хотелось ничего. Вылив в раковину остатки Jameson’а и выкинув в контейнер пустую бутылку вместе с ее искореженным мобильником, я было завалилась почитать новокупленную книжку, но, уснула, видимо, на первой же странице.
Когда проснулась, было уже поздно, часа два, наверное. Комнату освещал тусклый свет монитора – она сидела за компом спиной ко мне. Все еще работает? Аккуратно подтянувшись на локтях, я неслышно сползла с дивана и, не дыша, подошла к ней. Shaz сидела, безвольно опустив плечи, ее рука медленно двигала мышку. Я вгляделась в текст, светившийся на экране. Сначала не поняла ничего, язык был какой-то странный, устаревший что ли. Потом, зацепившись за одно из имен, вспомнила, ну, конечно, – это был Оливер Твист…
Приехали! Ничего не имею против сэра Диккенса и британской классики в целом, но… Короче, так я и думала – она теперь боится… Сидит читает полночи всякую дребедень, потому что боится подойти и увидеть страх в моих глазах, тот страх, который видела в них вчера.
Конечно, нам надо было поговорить сегодня, я должна была ей все рассказать, все объяснить. Ну, что я не могу без нее, что я не боюсь, что я люблю ее, очень люблю. Уфф… засада только в том, что не умею я вести такие разговоры, меня просто помыкает на них. Я имею в виду “помыкает”, которое от слова “