Я, конечно, так себе разбираюсь в пластическом искусстве, но если это не оно самое, то я папа римский. Покойный.
По окончании номера собравшиеся в баре сталкеры, до того молча и жадно наблюдавшие за пикантным зрелищем, завопили, зааплодировали, затопотали ногами, $асвистели, завыли, подражая сексуально озабоченным волкам и койотам из американских мультиков.
— Феерично, — сказал мне Патогеныч, закончив выть. — Но отлучусь. Мочевой пузырь катастрофически переполнен.
— Очень подозрительно, — заметил я.
— Да, я иду рукоблудить! — рассердился Патогеныч. Его борода возмущенно встопорщилась, темные очки сползли на кончик носа. — Ибо надо быть деревянным, чтобы безболезненно переносить такие шоу‑программы! И никто не вправе мне воспрепятствовать. Потому что мы живем в свободной стране. Кажется. Хемуль, слушай, а в какой мы сейчас хотя бы стране?..
— Ступай уже. Я покараулю тебе место, — пообещал я. Патогеныч ушел в туалет, и на его стул тут же вскарабкался Хе‑Хе.
— Старик сейчас вернется и прогонит тебя пинками, — честно предупредил я.
— Я ненадолго, — пояснил Хе‑Хе.
Этот тип был страшно похож на актера из одного старого фильма, который я как‑то от нечего делать смотрел по телевизору у Динки. Названия я не помню, потому что смотрел не с начала. Там вроде бы хорошие вампиры мутузились с плохими, зиловский фургон прямо на трассе перекувырнулся через кабину, а один крендель в черных очках, как у Патогеныча, хороший, пил свиную кровь из термоса — человеческую ему было западло, религия не позволяла, — и время от времени кричал: «Всем выйти из тени! Ночной патруль!» Кино было нормальное такое, жизненное — особенно мне понравилось, как главный плохиш вынул себе через разрез в шее позвоночный столб и махался этим столбом с главным хорошим в черных очках, который в качестве оружия использовал длинную ртутную лампу дневного света. Ну так вот, был там у хороших крутой водила, дававший по городу на том самом перевернувшемся зиловском фургоне под двести в час. Именно на него и был поразительно похож Хе‑Хе — и внешностью, и повадками, и голосом, и манерой говорить.
— Ты не с Бубной сейчас разговаривал? — спросил Хе‑Хе, задумчиво глядя, как по сцене скользит очередная стриптизерша.
— А что?
— Так, интересуюсь знать. — Он помолчал. — Что ты решил с туристами? Паковать мне рюкзак?
Я сделал крошечный глоток водки.
— Паковать, конечно. Только без меня.
— Что так? — Подняв бровь, Хе‑Хе перевел на меня удивленный взгляд. — Хорошие вроде деньги предлагают.
— Не хочу, — сказал я. — Устал. Отмычки, которые мне позавчера подобрал Бубна, оказались гнилыми. И вообще работенка, которую подыскивает мне Бубна, раз от разу оказывается насквозь гнилой. Надоело.