Неприятие было несколько ступенчатым. Высшее чиновничество, министерская бюрократия, оставалось угрюмо лояльным. Советники министерств и правительства исполняли свою службу, делались полезными, безусловно не проявляли восторга по отношению к новому государству, которое их раздражало, но служили ему все же честно. Во время правого путча капповцев в 1920 году они даже помогли его ликвидировать тем, что проявили своего рода пассивное сопротивление, так что путчистское правительство не смогло утвердиться.
Но это было уже самое благоприятное отношение к республике, которое можно было найти у старых элит. Рейхсвер же, например как раз во время капповского путча в отличие от высшего чиновничества сохранял хладнокровный нейтралитет между легальным и нелегальным правительствами. «Войска не стреляют по войскам», заявил тогдашний начальник командования армией генерал фон Зеект. Во время другого более позднего кризиса Эберт, все таки в качестве рейхспрезидента бывший номинальным Верховным Командующим рейхсвера, задал Зеекту смиренный вопрос: «Я хочу в действительности знать, где же тогда собственно стоит рейхсвер?», и получил на это надменный ответ: «Рейхсвер стоит за мной».
Совсем плохо для республики дела обстояли в университетах и высших учебных заведениях. Студенты и профессоры, преподаватели и их ученики были — я могу это подтвердить на основании опыта своей юности — резко антиреспубликанскими, монархическими, националистическими и реваншистскими. В церквях эта позиция была несколько смягчена, однако в целом во всяком случае протестантская церковь была по крайней мере настолько правой, насколько сегодня она является левой. Католическая церковь также явственно холодно относилась к республике, хотя католический центр принимал участие в управлении страной. Конкордат с властью она заключила лишь в 1933 году — с Гитлером.
В промышленности положение было сложнее. Сразу после революции, в ноябре, было заключено «Соглашение Штиннеса-Легиена[17]», соглашение между работодателями и профсоюзами, своего рода заключение мира, которое предусматривало в будущем тарифные договоры при участии профсоюзов. Однако инфляция затем снова сильно вывела на передний план противоположные классовые интересы предпринимателей и рабочих. В целом дело обстояло так, что Веймарская республика была только республикой рабочих — если они не становились коммунистами — а большинство предпринимателей очень скоро знать ничего не желало об этом государстве.
Неприятие всех этих групп было пожалуй самой глубокой причиной того, почему республике при президенте Эберте с 1919 до 1924 года никогда не удавалось консолидироваться как устойчивой государственной форме Германского Рейха. В противоположность этому тот факт, что Эберт никогда не избирался народом, как собственно предусматривала Веймарская конституция, а только «временно» избирался Национальным Собранием, играл лишь второстепенную роль.