— Пара рубликов! Пара рубликов! — тянул меня за рукав пожилой голубятник. — Бери, пацан, не прогадаешь!
У одной клетки, где сидели как раз пять монахов, Крендель остановился. Это были не те монахи, но хорошие, молодые, ладные.
— Чего уставился? — сказал Кренделю хозяин, голубятник-грубиян по прозвищу «Широконос».
— А чего? — сказал Крендель.
— А то, — ответил Широконос.
— Ладно, ладно, — сказал Крендель.
— Еще бы, — добавил я.
— Гуляй, гуляй, — сказал Широконос. — Не твои монахи.
— Подумаешь. Поглядеть нельзя.
Мы отошли было в сторону, но Широконос сказал вдогонку:
— Дурак ты, и все. Бублик.
Крендель побагровел.
— Кто бублик? — сказал он и, прищурясь, подскочил к Широконосу.
— Моньку прошляпил — дурак. На Птичьем ищешь — опять дурак.
— Это почему же?
— Кто ж понесет Моньку на Птичий? Здесь его каждая собака знает.
— Куда ж тогда нести?
— Думай. Мозгами.
— Куда? — растерялся Крендель. — Не пойму куда.
Широконос презрительно посмотрел на него и сплюнул:
— В город Карманов.
Крендель позеленел.
Мы и раньше слыхали про город Карманов, но как-то в голову не приходило, что монахи могут туда попасть. А ведь в Карманове тоже был рынок, на котором продавали все, что угодно. Бывали там и голуби, и, как правило, такие голуби, которые «прошли парикмахерскую».
Так уж получается на свете, что не только люди ходят в парикмахерскую. Голубям она бывает порой тоже необходима. К примеру, есть у тебя чистый голубь, но кое-где белоснежную его чистоту нарушают досадные черные или рыжие перья. Значит, этот чистый не так уж чист. Что делать? В парикмахерскую его, а потом — на рынок.
Почти все голубятники — неплохие парикмахеры, но встречаются среди них большие мастера этого дела. В городе Карманове и жил, говорят, голубиный парикмахер «Кожаный». Ему носили ворованных голубей, и он делал им такую прическу, что родной отец не мог узнать.
— Если они в парикмахерской, — задумчиво сказал Крендель, — хана.
— Еще бы, — согласился я.
— А ты помалкивай, — разозлился вдруг Крендель. — Тоже мне знаток. Будешь много болтать — сам отправишься в парикмахерскую. Вон какие патлы отрастил!
Через полчаса мы были уже на вокзале. Здесь толкалось много народу, и мне казалось, что это те же самые люди, которые только что были на Птичьем. Они бросили своих хомяков, схватили лопаты, авоськи и ринулись к поездам.
— Где Бужаниновский? — кричал кто-то.
— А в Тарасовке остановится?
Дачники-огородники, с лейками, сумками, саженцами, закутанными в мешки, толпились у разменных касс, топтались у табло, завивались очередью в три хвоста вокруг мороженого.