— Крепись, Коля, знаю, охота тебе своих повидать, и может, не скоро придется, а все разно наша возьмет, Советы одолеют на всей земле. И у вас тоже. Главное-то ведь сделано — революция в России! Ленин, сам знаешь, далеко вперед видит. А мы за ним всей силушкой… Победим, верь слову: дождешься всего, о чем мечтаешь.
Прав оказался мой приемный отец, испытанный большевик. В сентябре, когда белые во второй раз подступили к Петрограду и пришлось даже ему и мне с отрядом добровольцев рыть окопы, — снова на Варшавской линии, за станцией Александровская, — в эти дни газеты донесли радостную и ободряющую весть: установлена прочная связь с Ташкентом, белогвардейцы у Оренбурга и Орска капитулировали целой армией.
— Давай, Коля, собирай пожитки и в город, — как-то утром сказал мне Александр Осипович. — С комиссаром боевого участка я уже потолковал. Рапорт подавай губернскому военкому. Кадетов здесь поколотим без тебя. Я твердо знаю: Туркестану сейчас требуются люди из центра.
— А как же тут? — растерялся я. Канонада уже который день доносилась от Гатчины, Острая тревога за красный Питер удерживала меня. В бой, драться до победы. Но отец, безусловно, знает, где я нужнее.
— Двигай, говорю, немедля, — настойчиво повторил он. — Сразу не отправят, пожалуй, сюда вернешься. А нет… Все равно, приходит час освобождения твоих земляков. И ты еще перед ними в долгу. Ведь ты столько повидал всего, узнал. Теперь надобно им помочь.
Мы сердечно простились. Командир отряда выдал мне документ для прохода в тыл. Над мокрыми полями разносился гул орудий.
Только в апреле двадцатого года я наконец добрался до Ташкента. Ехал всю дорогу один. Группа товарищей из Москвы, военных и партийных работников, отправилась еще тогда же, осенью, как только освободился путь. Мне все-таки пришлось задержаться в Петрограде, пока не были отброшены белые банды и британские корабли на Балтике.
В самом деле, нелегко оказалось мне уехать. Ведь я по всем документам считался Богдановым Николаем, сыном петербургского рабочего. Александр Осипович полагал, что к землякам я должен прийти как сын своего народа, обогащенный опытом рабочей жизни, военной службы, революции. Пришлось нам с ним всю нашу историю изложить не раз устно и на бумаге. Потом мне выдали новые документы, теперь уже на имя Гельдыева Нобата Гельдыевича. После врачебного осмотра вновь зачислили на военную службу. И направили в распоряжение командующего Туркестанским фронтом, на укрепление национальных частей Красной Армии как «фронтовика с командным и боевым опытом, политически проверенного, грамотного». Так говорилось в письме губвоенкомата, которое было со мной.