Зайдя на кухню, Харченко обнаружил отца Евгения сидящим на стульчике подле огромного чана, в котором плавала уже очищенная картошка. Очистки он бросал прямо на пол.
– Рядовой Смирнов! – не особо и громко рявкнул Харченко. И кинул в отца Евгения коробок спичек. Тот купился, и спички мирно финишировали в чане, окончательно придя в негодность. Жалко, со спичками в XXIII веке была явная напряженка…
После памятного случая с замполитом отец Евгений вел себя смирно, разве что постоянно вел религиозную пропаганду. Впрочем, говорил больше о защите Отечества, о мече духовном, об Александре Невском и Федоре Ушакове, неожиданно для Харченко оказавшихся святыми. Пользы от его проповедей Сергей не ощущал – как, впрочем, и вреда. Политрук из священника определенно мог выйти неплохой. Лишь бы в бою не подвел. Впрочем, это вряд ли – брать в руки оружие поп отказался категорически. Мол, сан не позволяет кровь проливать…
– Не желает ли товарищ Смирнов побеседовать с товарищем майором?
– Желать-то, может, и желает, только епитимия на мне, – пожал плечами священник.
– Епитимию в следующий раз отработаешь, – Харченко махнул рукой в сторону мешков с еще не чищенной картошкой. Отец Евгений покорно вытер нож о замызганный фартук, снял его, повесив на спинку стула, и ответил со вздохом:
– Как благословите, то есть, простите, как прикажете!
– Я еще и не так могу приказать, – ласково ответил особист.
В кабинет они не пошли, устроились на бревнах, выцыганенных Крупенниковым у Автарка для пилки и колки дров. Совершеннейше никчемное занятие, а потому особо полезное для сибаритской психики потомков.
– Коньячку, батюшка? – ехидно подначил священника особист.
– Не искушай сирого! – строго ответил тот. – Не к лицу тебе, товарищ майор.
– Вот о сирых и хотел поговорить я, товарищ Смирнов, – улыбнулся Сергей. Широко так улыбнулся. Так, как умеют улыбаться лишь энкавэдэшники.
– О сирых? Да скорее уж о
серых, товарищ майор, – понимающе улыбнулся в ответ священник. Так, как умеют улыбаться лишь священники. – А я все жду, когда вы ко мне придете?
Харченко удивился, что с ним бывало крайне редко.
– Я к вам приду?!
– Что, угадал? Вы их тоже серыми называете? Раньше мы их теплыми называли, а теперь как-то вот прижилось – серые. Под всех подстраиваются. Им что черное, что белое – любыми могут быть.
– Они? – сделал вид, что не понял, Харченко.
– А послушай-ка меня, майор. Только вот не перебивай, ладно? – и священник начал рассказывать…
…Началось все еще в конце кровавого ХХ века. Человечество, напуганное двумя мировыми войнами и великим множеством войн поменьше, начало эксперименты над собой. Как сделать, чтобы человек перестал убивать человека? Чтобы само понятие убийства стало для него запретным и отвратительным? Сначала делали ставку на обычную психологию. В ход шло все, от наркотиков Тимоти Лири до электродов в мозгу у Хозе Дельгадо. «Революция цветов» в шестидесятых привела к повальной наркотизации и сексуальной распущенности. Мир продолжало трясти, да и количество локальных войн, названных «горячими точками», не только не убавилось, но и возросло. Тогда метнулись в сторону массового зомбирования при помощи средств массовой информации. Тот самый пресловутый «двадцать пятый кадр», и не только. Внезапным побочным эффектом стал развал Советского Союза. Неожиданно оказалось, что достаточно внести в подсознание масс несколько подходящих идей – и государство закончится. Ну, это в очень примитивном понимании, конечно, однако вдаваться в подробности, уходя от темы рассказа, отец Евгений не собирался.