Возможно, кому-то из добровольцев и казалось, что вся эта болтовня – дело лишнее. Однако, как известно из истории, «проблемы индейцев шерифа не волнуют». В данный момент Яшу Финкельштейна более всего волновало только одно: смогут ли добровольцы стрелять по живым существам? Вон на стрельбище-то сразу проблемы начались. Хозвзвод, сформированный из бывших ездовых и водителей, понаделал ростовых мишеней в виде привычных немцев. Добровольцы же наотрез отказались в них стрелять: мол, даже такое изображение человека является неприкосновенным. Услышав подобное, Яша даже выматерился, что для него было вовсе уж редким явлением. Хозвзвод пожурили, но мягонько. И те настругали новые мишени, на сей раз в виде ящеров. И идиотская история повторилась снова: ящеры-де живые, посему их нужно гуманно усыплять. На этот раз замполит уже даже не матерился – просто махнул рукой, распорядившись установить на поле обычные деревянные щиты.
В принципе, Финкельштейн понимал потомков. Когда он первый раз застрелил фрица, выворачивало его так, что едва желудок в кусты не выблевал. А с этими-то все куда как сложнее… У них, понимаете ли, генетическое отвращение к насилию, а с генетикой не поспоришь, это вам не политология какая-нибудь!
С подобной же проблемой пришли мрачные, не знающие, как быть, инструктора из разведчиков. Искусство рукопашного боя у потомков просто исчезло: отлично подготовленные физически парни не могли заставить себя поднять руку друг на друга. Вплоть до обмороков. Слишком обострено у них оказалось чувство сочувствия чужой боли.
Офицеры долго думали на эту тему. Собственно говоря, все просто. Человек, который убивает опосредованно, на дистанции, не видя своей жертвы, не воспринимает противника как живое существо. Артиллеристы, летчики, даже танкисты – они просто не видят глаза убиваемого их снарядами, бомбами, гусеницами. Они как бы отстранены от настоящих ужасов войны. До той, конечно, поры, пока война не коснется их лично. Вот тогда уже появляется ненависть, помогающая преодолевать барьер неприятия убийства. Человеку необходимо либо ненавидеть, чтобы врезать остро заточенной лопаткой поперек вражьего лица, либо не воспринимать его как живого. Впрочем, есть еще и третий вариант – страх. В панике и зайцы страшны, как говорится.
Ни пропаганда, ни агитация помочь этому не могли. Страх от просмотра роликов оставался ситуативным. Смотрим – боимся и даже ненавидим. А пообсуждали – эмоции и схлынули. И все остается на уровне разговоров…
– Спортсменов воспитываем, – ругался Крупенников, наблюдая, как добровольцы лихо крутят «солнце» на перекладинах.