Но тревожился он вовсе не о судьбе ребенка. На мальчика ему было глубоко наплевать. Потому что именно этот человек и осиротил Ваню Семенова.
Нет, не он стрелял в Екатерину Семенову, кассиршу пункта обмена валюты. Он даже не видел той крошечной темной дырочки у нее под лопаткой.
Не видал он и трупа расстрелянного в упор охранника. В прямом смысле слова он не обагрил свои руки кровью. Он умел оставаться чистеньким. И еще очень хорошо умел выходить сухим из воды.
Но он задумал и организовал это преступление. На его долю пришлась и основная часть награбленного. Этот человек, в котором осталось так мало человеческого, был главой и мозговым центром преступной банды, остальные — лишь исполнители. Для выполнения своих замыслов он сумел привлечь опытных мерзавцев, прошедших огонь и воду, совершивших на своем веку не одно хладнокровное убийство и не одну дерзкую кражу со взломом.
Он добился беспрекословного подчинения и железной дисциплины среди своих подчиненных — быть может, благодаря тому что даже для них оставался личностью темной и зловещей.
Он встречался с членами банды лишь тогда, когда надо было забрать добычу. И они, зная его в лицо, не подозревали, что имеют дело с самим главарем. Считали его шестеркой, передаточным звеном, кем-то вроде курьера, перевозящего деньги из одного места в другое.
Вел он себя во время этих встреч тихонько, скромненько, если и разговаривал, то заискивающе, вполголоса. Эта возможность менять тембр голоса давала ему и возможность скрывать свою настоящую личину. Сам же примечал любые нюансы и в разговорах, и в поведении сообщников и, если что-то его настораживало, тут же избавлялся от ненадежных.
Когда у него созревала очередная идея, он тщательно продумывал план, проводил всю подготовительную работу, а уж затем по телефону вызывал тех, кто понадобится ему для решающей, заключительной фазы операции. И уж тогда в этих телефонных беседах в его голосе звучали металл и повелительные интонации. Тут он проявлял себя как настоящий главарь.
Расплачивался щедро, строго соблюдая сроки выплаты и размеры оговоренных заранее сумм и процентов, а потому подручным не было смысла обманывать его. Они верили в его силу и изворотливость. Операции, разработанные им, всегда проходили без единого срыва.
В телефонных переговорах они называли его коротко: Батя. Сам же он скромно именовал себя Наводчиком. Не крестным отцом, не главарем, не хозяином.
Наводчик. В этом прозвище была доля самоиронии — оборотной стороны мании величия. Эдакое нарочитое самоуничижение. Я, дескать, человек маленький, незаметный, а вон какими делами ворочаю. Вы же, людишки, — пешки в моих руках. Хочу — казню, хочу — помилую. В сущности, все вы — лишь средство для моего обогащения. Только вы, недалекие, об этом не подозреваете.